* * *
Тёплое и нежное дыхание апеннинского утра благодарно встретило миротворцев. В каменном лабиринте белых и серых стен, мостовых, аркад, площадей ослепительно сверкало солнце. Нега и счастье разливались в душах северян. Город тих, смирен, обезличен и без сопротивления предлагает любые сокровищницы свои.
Карл издали видел, что Север нравится утихомиренным горожанам. Восторженные преторианцы, достойнейшие мужи в лучших одеждах восхищались его смелостью и праздновали его приход. Уста встречающих провозглашали хвалу, хвалу, хвалу...
Ещё бы! — Рим полон северным воинством. Оно разбрелось по пустынным улицам. Весь народ — кто на встрече с новым владыкой, кто запёрся в домах. Тут есть где таиться: нависали над узкими улочками дома и акведуки, пантеоны, термы, анфилады общественных зданий, многочисленных государственных учреждений и контор кружились перед восхищенными пришельцами. Орнаментированные двери призывали в неведомый мир...
Карл и Броккен громко подзывали к себе готов. Собралась толпа, рассматривала снизу большие окна замершего перед варварами дворца, ослепительным великолепием притянувшего к себе людей, таких чудес не видавших. Зайти внутрь вдвоём-втроём было страшновато — невесть кто тут может жить!..
Наконец не выдержали: кто-то подпихнул плечом высоченную створу. Дверь не поддалась, не скрипнула, не качнулась, не шелохнулась. Постучали рукоятями кинжалов. На глянцевой поверхности появились вмятины и риски — испугались, отпрянули, переглядываясь.
За дверями раздался чей-то тихий голос — готы поворотились к Карлу. Тот помотал головой — дескать, ничего не понял: бубнящий глас, казалось, не нёс в себе никаких членораздельных звуков.
— Мы пришли с Севером, откройте! — собрав волю, сталистым рыком потребовал Карл на латыни.
Люди за дверью, зная о количестве гостей, отказать не могли, и через миг в проёме готским взорам открылась белизна величественного мрамора. Колонны в нехотя открывшемся раю устремлялись высоко вверх и растворялись в глубине серо-пепельного величавого свода. Готы, ещё опасавшиеся преступить заветный порог, подсели, пытаясь понять глубину распахнувшегося помещения. Никто из них не обратил никакого внимания на человека, открывшего им этот волшебный мир. С руками на рукоятях мечей, клинцов, булав вошли, благоговея, застыли, едва переводя дыхание.
Рим вовсе не выглядел побеждённым — он наплевал на происходящее, затаился, отвернулся от победителей. Слишком красив и важен...
Пустой дворец объял презрением сотню варваров. В их головах возникли мысли о его значимости и неприкосновенности. Различие меж ним и остальными здешними чудесами так было велико, что, выйди кто к перилам галереи и гаркни раздражённо, мол, пошли отсюда прочь, и северяне, раздавленные превосходством ослепительного шика, бросились бы на улицу врассыпную, во время бега вряд ли вспомнив о статусе своём триумфаторов, о подвигах и заслугах...
Броккен стоял перед впустившим всех лакеем и не знал, о чём спросить, чего пожелать. Пусть проведёт по залам и комнатам?.. Поинтересоваться, кто здесь всё так сделал?.. Повидать хозяев?.. Справить нужду?.. Или уж лучше вовсе убраться, чтоб не мешать сей жизни, коя выше, лучше, краше?..
Броккен чуть не шёпотом позвал Карла, чтобы переговорить с перепуганным человечком в белых, крылатых одеяниях о чём-нибудь.
Карл, памятуя о замысловатых словесах «сегодняшних» римлян, произнёс громко, чем сильно напугал и лакея, и всех своих, и самого себя повергнув в состояние какого-то неосмысленного трепета. Эхо рассеивало звуки под потолком, они собирались там и выстреливали резью — резонировали.
— Нас надо покормить. Кушать мы будем наверху. Чтоб вы нас не отравили, зови всех, кто есть. Вместе с хозяевами.
Карл поначалу сильно расстроился — единственный встреченный человек во дворце, похоже, его не понимал. А слуга просто от страха потерялся, дёргал бровями, оторопев.
— Собирайте всех хозяев сюда! — Карл взмахнул над собой мечом и опять поворотился к лакею. — Ну же — скажи хоть что-то! Как зовут тебя, брат? Верней, отец... — Гот всмотрелся в лицо онемевшего.
