Сходя с порога, на вопрос хозяюшки, когда ждать, хотел крикнуть что-то грубое, но сдержался. Приказал закрыть двери, ворота и никого не пускать.
На ступенях его настигла пренеприятнейшая мысль: «Купцы свой отъезд отложили — до поимки татя и Ргеи. Но всё равно уедут, навредив... А я-то не купец! И кому я, кроме сего города, нужен?.. Вся свистопляска с ловлей, все те наглые указки в общем-то чужаков — их ведь не забудут! После ухода купчин — каков я буду глава города?! Простолюдины воочию видят, кто есть настоящие хозяева, и кто есть я, и какие есть все, коим по чину положено быть управой! Что народ-то скажет после? Смута сбудется превеликая... И самому неприятно ото всего — своего и чужого...»
Вертфаст послал по городу своих помощников, наказав ползать на корячках, но преступников добыть, а сам с приказчиком направился к Спору, обитавшему возле приморских врат, рядом с торжищем и постоялым двором гостей...
Спор в последнее время заметно сторонился той кутерьмы, что творилась в городе. На речи стал скуп, определённого мнения по поводу тому или иному не высказывал. Вертфаст, впрочем, тоже вёл себя так... Встретив сподвижника в едва освещённой гостиной, Спор прогнал настороженную поздним посещением челядь. Уединились вдвоём под зажжённым по случаю канделябром.
— Ргею не видал или кого ещё?
— Нет, не видал. Зачем они мне? Не веришь — иди поищи.
Конечно, Спор в ответ пошутил — Вертфаст знал его иронию. Осторожно стал выкладывать гость свои тревожные помыслы.
— Разгулялись напоследок...
— А когда они не гуляли?
— Да, да... Положиться нынче не на кого — все за них, а я плох. Скажут им — жги Вертфаста — сожгут! И люд, что сообщить надумает, и всех домашних моих в степь-матушку угонят...
— Все ведь с них и от них имеют... И ты сам, и я тоже... — Чёрные глаза Спора блестели в полутьме.
— Вот как? — проговорил Вертфаст.
— Да, вот так... — Спор, зная, что упряжка у них с соправителем одна на двоих, поделился заветным. — Всё равно уйдут... Нам ныне несладко — а будет хуже того.
— Навредят они напоследок! Иегуды отравил уже всё тут. Нам-то жить ещё!
— И править как-то?! — досказал Спор.
— Если не сложилось, не заладилось и валится всё, — надо споро это всё к рукам прибирать! Потихонечку искать, чем город кормить, как без воинства не остаться и не быть выгнанными степняками из этих вот чертогов наших... — Вертфаст махнул рукой в черноту пространства Спорова жилища.
— Кабы мир с порядком сохранить... — начал было Спор и смолк.
— Не будет никакого порядка. Хаос будет и наша жестокая погибель!
— Да — так-то... — вновь мудрил Спор.
— Надо воеводу звать и дружину строить! — резко склонился к подельнику Вертфаст.
— Билон будет якшаться с ними до последнего. Он, а не мы — городской распорядитель. Продаст — и степняков не дождёмся, ха!
— Гнести его будем — так уж, сам видишь, надобно... А купчишек, чтоб ещё чего не учудили, отправить бы подобру-поздорову.
— И терять времени никак не можно! — Спор весь повернулся к другу.
— Кто ещё нам помеха? Герольд, Пуга, Куян...
— Кто сейчас возле них — тот нам и враг! — досказал Спор. — Есть у меня люди надёжные — сейчас и пошлю их туда для присмотра. Тут недалеко.
Пока хозяин распоряжался, Вертфаст подозвал приказчика своего, велел хоть из-под земли сыскать Валю и доставить её сюда — Валя была та самая светлая гетера, что плясала в доме обрусевшего грека...
* * *
Иегуды, возможно, надо было вести себя чуть тише, больше прислушиваться к малоприметным проявлениям настроений городской массы. Может быть, надо было хитрым, вкрадчивым лисом пройтись по окраинному работящему захолустью, где жили маленьких смерды, добывая упорным трудом средства к существованию. Может быть, надо было не горячиться так-то и не оскорблять никого. Но его преследовала мысль, что потеря дел больших и относительно спокойных неизбежна, что проекты, рождённые предпринимательской жизнью, придётся забросить здесь навсегда. И этот народец — вялый, ждущий подсказки — знает или просто догадывается о неудаче, постигшей купечество в их городе. Жители сего пчелиного роя — Ас-града — и не подозревали в своём злорадстве, что в их зверином краю не будет им теперь жизни тихой, городской. Непроницаемы были взгляды твердолобых руссов, что стояли чуть дальше суетливых единоплеменников, предлагавших Иегуды свои услуги.
