Я таскал воду до темноты, и уже так умаялся, что полностью потерял интерес к происходящему, как вдруг, в очередной раз выпустив ворот колодца, услышал тихий шепот:
— Люк!
Я обернулся.
Она пряталась в высокой траве за колодцем — в сумерках ее лицо казалось смутным пятном.
Она была в обычном будничном платье из грубого холста — ничего похожего на тот яркий, праздничный наряд, в котором я видел ее на свадьбе — но я все равно ее сразу узнал. Мне казалось, я узнал бы ее и в полной темноте — просто почувствовал бы, что это она, как чувствуешь, не видя, собственную свою руку или ногу.
— Как ты сюда попала? — неловко спросил я.
— Пряталась в лесу. Потом пошла за подводами. Мне было так страшно…
— Ты не ранена?
Она молча покачала головой.
Я неуклюже топтался перед ней, пытаясь подобрать нужные слова, ободрить ее, успокоить…
— Ты голодна? Замерзла?
На самом деле вечер был жарким и душным — обычный летний вечер, но я не столько видел, сколько чувствовал, что она дрожит.
— Пойдем, — сказал я, — я отведу тебя к твоим.
Она покачала головой.
— Не хочу туда, — сказала она поспешно.
Я видел, как она напугана. Что они там вытворяли, в этом Голом Логу с собой и друг с другом? Отец Лазарь, подумал я, он бы нашел слова утешения, но он был занят с раненными и я решил отвести ее к Матвею — то есть сам — то он тоже возился в общинном доме, но в хижине, стоявшей на отшибе, по крайней мере было тихо и туда не долетали эти ужасные, почти нечеловеческие стоны.
Матвея и верно, не было дома. Я разжег огонь в очаге и нагрел воды.
Кроме хлеба и сушенной рыбы в доме не было ничего съестного, но, когда я отломил кусок хлеба и протянул ей, она покачала головой.
— Я не хочу есть.
Глиняную кружку ей пришлось обхватить обеими руками — иначе она не могла ее удержать.
— Ты можешь остаться тут, — сказал я, — тебе не о чем беспокоиться. А завтра все будет хорошо. Отец Лазарь изгонит бесов…
— Каких бесов? — удивилась она.
— Как это — каких? Тех, которые навели порчу.
— Люк, — сказала она тихонько, — кто видел этих бесов?
— Ну, так видят не бесов! Видят людей, в которых они вселяются!
— А как их изгоняют, ты знаешь?
— Младших не пускают на такие действа. Но я подумал… я ведь теперь ученик святого отца, правда!
Если он не взял меня с собой в Голый Лог, он прекрасно может и на действо меня не пустить, промелькнуло у меня в голове, но этого я ей не сказал.
Она не ответила. Смотрела на огонь.
Потом сказала:
— Откуда ты знаешь, что их вообще можно изгнать?
Я растерялся.
— Что ты такое говоришь?
— Люк! — раздался откуда — то издалека голос Катерины, — где тебя носит, выродок!
Я заторопился, потому что понимал, что, если я не отзовусь, она сообщит обо мне еще немало интересных подробностей.
— Погоди, я сейчас. Тебя тут никто не обидит, не бойся!
Она вновь молча кивнула и я выбежал наружу.
Катерина гоняла меня то за тем, то за этим, и освободился я уже когда совсем стемнело. Тут только я спохватился, что забыл предупредить Матвея о том, что не спросясь засунул девчонку к нему в дом, и отправился на его поиски. Но вместо Матвея наткнулся на отца Лазаря.
Он стоял на крыльце, закатав рукава своего балахона — руки у него по локоть были испачканы чем — то темным.
— Люк! — окликнул он, — помоги мне умыться.
Я зачерпнул ковшом воду из бадьи и он начал отмывать руки.
На это ушло какое — то время — что бы там ни было, копоть или кровь, но она уже засохла.
— Тяжелый день сегодня выдался, — сказал он устало, — и завтра будет не легче. Несчастные — они не скоро придут в себя.
— Святой отец… — неловко начал я, — может, вы поможете… Тия — ну, та девочка, родственница жены нашего Карла… она все время пряталась в лесу… а сейчас пришла сюда… я не знаю, как ее успокоить… она очень напугана.
Он отряхнул с рук воду и настороженно поднял голову. Я даже в темноте увидел, как внезапно изменилось его лицо, и мне стало страшно.
— Я сделал что — то не то… святой отец?
— Нет, ты все сделал правильно, мой мальчик, — он рассеянно отер руки полой своего одеяния. — Она не пострадала?
— Нет.
Он задумчиво кивнул.
— И где же она?
— В домике у Матвея. Я отвел ее туда. Не хочу, чтобы она видела… вот это.
