В Сежере его «добровольно-вынужденное» одиночество усиливается: любимая девушка далеко, друзей рядом нет — самый близкий из всех, Шломо Земах, почти сразу уехал. За эти годы Давид Грин познает вкус горьких плодов одиночества — неизбежного удела всех государственных деятелей. Когда бремя становится непосильным, он пишет отцу и семье письмо, полное пронзительной ностальгии:
«Сколько раз, пользуясь случаем, я шел один, глядя на звезды, и сердце мое было с вами… Теперь она моя, эта таинственная земля, совсем рядом, а мое разбитое сердце в смятении и тоске по чужой земле [Польше], над которой нависает тень смерти… Как вышедший из тюрьмы узник я гуляю на воле, а ноги сами несут меня к стенам узилища, где остались мои друзья..».
Волею обстоятельств Давид получает возможность снова повидать свою «тюрьму». В конце 1908 года его должны призвать на службу в русскую армию. Чтобы отцу не пришлось платить штраф в размере 300 рублей за его неявку, он решает вернуться в Плоньск. Виктор Грин посылает ему 35 рублей на дорогу и 40 рублей на погашение многочисленных долгов. В начале осени Давид садится на пароход и вскоре уже обнимает свою семью. Наутро он приходит на призывной пункт, приносит клятву верности царю и вступает в ряды русской армии, откуда спешит дезертировать и, перейдя немецкую границу с фальшивыми документами, в конце декабря прибывает в Палестину.
Несколько недель он работает на берегу Тивериадского озера, в поселке Киннерет, который возник во время его пребывания в Европе. Оттуда он отправляется на юг, в поселок Менахамия, где остается какое-то время, пока его не охватывает тоска по Сежере — единственном месте, где он чувствует себя дома. Из всех еврейских поселений Сежера первой реализовала «Победу труда» и создала собственные средства обороны. На всей территории Палестины еврейские колонии охранялись не евреями. О создании «еврейской обороны» молодые первопроходцы мечтали так же, как о «еврейском труде». Оборона Сежеры и стоящей на вершине холма фермы была поручена сиркасийцам, чьи смелость и жестокость держали на расстоянии арабских мародеров.
Зависимость от каких-то вооруженных наемников Грин считал крайне неосторожным поступком и уже неоднократно пытался убедить жителей Сежеры в правильности своей точки зрения. Однажды рабочие обратились к руководителю колонии, некоему Краузе, с предложением взять на себя охрану фермы, однако видя, что их сионистские аргументы его не убеждают, решили пойти на хитрость. Зная, что каждую ночь охранник-сиркасиец покидает свой пост, предпочитая проводить время в ближайшей арабской деревне, они выкрали чистокровного коня Краузе и объявили о его пропаже. Напрасно Краузе дул в свой свисток, предупреждая сиркасийца о краже. Назавтра на охране фермы стоял колонист-еврей.
Зимой поселенцы добились нового успеха: застав на месте преступления охранника, который неоднократно крал то, что должен был охранять, они добились его увольнения и создали новую службу охраны поселка из числа еврейских рабочих. Одним из первых, кто взял на себя эту обязанность, был Давид Грин.
Теперь поселенцы могли утверждать, что завоевали уважение руководителей колонии и фермеров. Они вновь настаивают на всеобщем вооружении, и Краузе, наконец, соглашается. Из Хайфы приходит повозка с ружьями, раздача которых вызывает у рабочих детский восторг. Вот как описывает эту сцену Давид Грин:
«Общий зал караван-сарая, где жили большинство рабочих, похож на бандитский притон. Попавший туда ночной гость увидел бы двадцать молодых людей, сидящих на кровати и манипулирующих оружием: один чистит ствол, другой заряжает и разряжает ружье, третий заполняет патронташ. Они сравнивают винтовки, обсуждают их достоинства и недостатки; то вешают их на стену, то снимают, берут на плечо и так все время, пока не гаснет свет».
Первый серьезный инцидент случается на Песах 1909 года. Глубокой ночью, в самый разгар праздника, послышались выстрелы, а вскоре в дверном проеме возник дрожащий молодой человек, который срывающимся от волнения голосом поведал о том, как он с двумя товарищами из Хайфы был атакован тремя вооруженными арабами. Нападавшие избили погонщика мулов и пытались угнать животных. Во время схватки один из евреев выхватил револьвер и выстрелил в нападавших, ранив одного из них. Несколько молодых жителей поселка тут же покидают праздник и отправляются на место схватки. Поскольку дело было в пустынном месте, на обочине дороги еще виднеются следы крови. Когда вернувшиеся следопыты рассказали обо всем жителям Сежеры, в зале воцарилась мертвая тишина. Все были наслышаны о законах арабской кровной мести: если раненый умирает, то все члены племени в течение семи дней занимаются грабежом, заставляя обидчика платить кровью за кровь. «С этой минуты, — пишет Грин, — мы знали, что один из нас будет убит. Оставалось только выяснить, кто именно».