Вероятно, именно эта позиция Давида и лежит в основе их разрыва. Несмотря на свою любовь к Рахиль, Давид осуждает ее как несправившуюся с главной, на его взгляд, задачей — победой труда на земле Израилевой.
Очевидно, любовь и идеология воспринимаются им как нечто взаимоисключающее. О браке нет и речи, хотя чувства, которые он испытывает к Рахиль, день ото дня становятся все глубже. Много лет спустя, отвечая на вопрос, почему же они не поженились, она, поколебавшись, ответит: «Давид интересовался общественной жизнью больше, чем личной». На этот же вопрос он ответит так:
«Жениться? Кто тогда думал о браке? Мы всячески избегали этого, поскольку не хотели иметь детей раньше времени. Страна была дикой и отсталой. Мы не могли гарантировать нашим детям соответствующего образования на иврите. И только потом мы поняли, что, несмотря ни на что, надо было растить детей на земле Израилевой».
«Кроме того, Рахиль встретила человека и полюбила его», — добавит он, оборвав фразу на полуслове.
Именно в это время в жизнь Рахиль Нелкин входит Иезекиль Бет-Халашми. Этот тонкий, спокойный молодой человек впервые увидел Рахиль еще в Плоньске, накануне отъезда на Землю Обетованную. Как и все остальные, он влюбляется в нее с первого взгляда. Рахиль тоже обратила внимание на юношу и часто вспоминала о нем в Палестине. Вторично они встречаются в порту Яффы. Третья встреча происходит в момент, когда Рахиль, униженная и оскорбленная своими соотечественниками из Плоньска, возвращается на работу в оранжерею Петах-Тиквы: «Только Иезекиль, добрый и чувствительный, ободрил и обнадежил меня».
Так переплелись судьбы двух молодых людей. Иезекиль был полной противоположностью Давида и обладал теми чертами характера, которые она тщетно искала в Грине. Ее все больше раздражает «его постоянное отсутствие дома» (то есть в Петах-Тикве) и то, что он почти не уделяет ей внимания. Она знает, что победа труда имеет национальное значение, но после постигшей неудачи совсем падает духом и думает, что Давид ее разлюбил. В конце концов они окончательно прерывают всякие отношения и он, по-прежнему глубоко любя Рахиль, надолго уезжает из Петах-Тиквы. Через год Рахиль выйдет замуж за Иезекиля Бет-Халашми, а сердечная рана Давида зарубцуется только много лет спустя.
Целью его поездки в Галилею становится Сежера — два ряда длинных каменных зданий с красными крышами, стоящими на склоне холма неподалеку от дороги на Тиверию. Эта маленькая, полностью изолированная колония, насчитывающая несколько десятков фермеров, не вызывает дружеских чувств у живущих по-соседству крестьян-арабов. У подножия холма Давид останавливается от удивления, но затем, войдя в деревню и увидев ее обитателей, не верит своим глазам: Сежера — единственное в стране поселение, где работают только евреи.
«Здесь я нашел ту самую землю Израилеву, о которой мечтал долгие-долгие годы. Ни лавочников, ни управляющих, ни бездельников, живущих чужим трудом. Все жители поселка работают сами и живут плодами своего труда».
Грин работает не только на ферме, расположенной на самой вершине холма, но и в самой деревне, у бывшего шорника, выходца из России. В Петах-Тикве он мечтал «услышать песнь пахаря», а здесь сам стал им. Он писал отцу:
«Держась за рукоять, с острой палкой в руке я шагаю за плугом и смотрю, как переворачиваются и раскалываются комья черной земли, а быки медленным и размеренным шагом важных персон все идут и идут вперед. Это время раздумий и мечтаний — да и как можно не мечтать, возделывая почву земли Израилевой и видя, как вокруг тебя другие евреи также обрабатывают свою землю? И разве не воплощение мечты сама эта взрыхленная почва, которая предстает перед тобой во всем своем таинстве и великолепии?».
Здесь, в Сежере, он проживет свои самые счастливые годы. Его романтический дух, яркие описания свидетельствуют о выбранном способе самовыражения, о даре убеждения, о душе, озаренной огнем сионизма. Легко догадаться, что молодой Грин отдаляется от товарищей, его исключительные личностные качества скрыты под панцирем робости, и он стремится к одиночеству, которое и возникает время от времени — то как следствие его выступления на конгрессе партии, то после лекции на иврите, которую он читает фермерам Сежеры, или жаркой дискуссии на региональной ассамблее «Общества еврейских трудящихся Галилеи», где он отстаивает свои позиции. Он надолго замыкается в себе и ночи напролет просиживает на гумне один. Жители Сежеры не знают, нравится ли ему работа на земле и чем он занимается длинными зимними вечерами. По правде говоря, он не входит в число лучших земледельцев колонии, а о его страсти к чтению ходят бесчисленные анекдоты. Так, например, рассказывают, что однажды, увлекшись газетой, он шел за быками. Дочитав до конца, он поднял голову и замер: их не было, потому что, продолжая свое размеренное шествие, быки дошли до соседнего участка, а он и не заметил этого. Сежерские рабочие понимали, что, в отличие от них, Давид не намерен всю жизнь работать на земле. Он чувствовал себя «способным делать что-то более важное, чем шагать следом за быками», но о своих планах не говорил никому.
