Будь другой на моем месте – возможны эксцессы. Вплоть до пресловутой автомашины с красным крестом, о которой мы говорили с Мариной. Однако я не стал биться в падучей, вытягивать “жучка” из насиженного им угла, обнюхивать каждый миллиметр своей фирмы в поисках других подобных сюрпризов и даже нырять в унитаз, чтобы убедиться – здесь все чисто, пахнет чем угодно, только не “клопами”.
Я никогда не был против, чтобы меня слушали все кому ни лень. Как бы они не назывались в новых исторических условиях. Пару лет только успевали аббревиатуры менять, это же не для человека моего почтенного возраста, как-никак пятый десяток разменял. Так что я должен помнить, как по-новому ОБХСС называется или КГБ с его модификациями – ГРУ, ТПРУ, СРУ? Для меня они пожизненно будут под старыми именами фигурировать, суть ведь после изменения названия остается прежней. Слушайте, дорогие товарищи, то есть господа, растопыривайте свои уши по всем телефонам – разве фирме “Козерог” есть что скрывать? Ну, а когда мне все-таки не захочется, чтобы какие-то уши с погонами чего-то там унюхали, у меня есть и такие средства связи… Обалденные. Любые уши запухают слово услышать, словно покрылись третьим слоем серных пробок.
В общем, микрофончик я убирать не стал, а спокойно ждал, когда же истекут пресловутые десять минут, чтобы донельзя обрадовать своего коммерческого директора Рябова.
Сережа вошел в кабинет своей фирменной пружинящей походкой. Атлет, что и говорить: не пьет, не курит, до сих пор тренируется да и мне жиром не позволяет заплывать.
– Что решил? – поздоровался Рябов.
– Ты мне на один вопрос только ответь, – прикуриваю очередную сигарету и пускаю в его сторону густую струю голубоватого дыма. – От него мое решение и будет зависеть.
Сережа насторожился; он слишком хорошо изучил меня. Если я заставляю Сережу заниматься пассивным курением, что, по мнению Рябова, равносильно смертной казни в газовой камере, значит его генеральный директор чем-то недоволен.
Рябов, конечно, слегка поморщился и деланно безразлично спросил:
– Какая проблема?
– Юридическая. Скажи, правда, наш президент имеет право наградить именным пистолетом за личное мужество?
Рябов недоверчиво посмотрел в мою сторону, однако сомневаюсь, что он даже допускает такую шальную мысль в виде последующего указания: знаешь, Сережа, сбегай к президенту, в моей коллекции только его пукалки для полного счастья не хватает.
– Да, – подтвердил президентские полномочия мой коммерческий директор.
– Ага, – назидательно поднимаю вверх указательный палец. – А имею ли я право на хранение и ношение этого пистолета согласно Уголовному кодексу?
– Нет, – отрезает Рябов.
– Значит, он имеет право наградить, а менты – посадить, – делаю донельзя логический вывод. – Потому отсюда следует просьба: Рябов, гони пистолет. Только не “Маузер”, а “ЗИГ-Зауэр”. Заодно и “Вальтер” моего наследника. А то ему в следующий раз нечем будет невесту выкупать.
Рябов засиял ярче дорогого Леонида Ильича после награждения именной шашкой.
– Значит, сказать Вершигоре, что ты…
– Как было договорено. Я попросил тебя хранить мои личные стволы, если туда пойду. Я никуда не иду, так что давай. Понимаешь, я себя без плечевой кобуры стал голым чувствовать.
Сережа не без удовольствия положил на стол пистолеты и заметил:
– Я знал: ты рано или поздно поумнеешь.
– Вершигора не обидится?
– Если так, то виду не подаст. Тем более, я ему открыто сказал, как мне эта затея не нравится.
– Ладно. Только не забудь проговориться Вершигоре, что я бы, конечно, согласился, однако у нас возникла проблема.
– Какая? – насторожился коммерческий директор.
– Так, ерундовая, – лениво отмахнулся я. – Приходила моя бывшая пассия, ее мужа менты прихватили. Надо бы помочь.
– А, это… – успокоился Сережа.
– Ну да. Скажешь генералу, как я бы с радостью на лице, однако нужно долги прошлому вернуть. А чтобы ты окончательно успокоился, знай: на предложение Вершигоры я не соглашусь.
