Касси — девушка лет восемнадцати. Рост — пять футов и три дюйма или около этого. Отлично сложена. Красивое лицо. Волосы тёмные; глаза карие, блестящие. На левой шоке — ямочка, заметно обозначающаяся, когда она улыбается. Хороший голос; знает кое-какие песни. Особых примет нет, кроме родники на правой груди. Была камеристкой. Взяла с собой кое-какую одежду. Есть основание предполагать, что оба эти раба бежали вместе.
Кто доставит их ко мне или сумеет задержать их так, чтобы я мог их потом захватить, получит обещанную награду. Доставивший одного из них получит половину обещанной суммы.
Чарлз Мур.
N. В. Думаю, что они направились по дороге в Балтимору, где одно время проживала Касси. Нет сомнения, что они попытаются выдать себя за белых.
Пока я читал объявление, мистер Гордон заглядывал мне через плечо и сопровождал каждый пункт своими пояснениями. Ни само объявление, ни замечания Гордона не могли доставить мне особенной радости.
Возможно, что Гордон это увидел; он поднёс мне рюмку виски и посоветовал взять себя в руки. Он и сам выпил со мной за удачу моего побега. Это проявление дружелюбия меня несколько успокоило. Должен признаться, что меня перед этим очень напугало выражение жадности, появившееся на лице Гордона, когда он заговорил о пятистах долларах. Виски — а за первым стаканчиком последовал и другой — казалось, оживило в нём чувство благодарности. Он поклялся, что готов помочь мне, чем бы ему это ни грозило, и попросил меня сказать ему, какие вещи мне нужны.
Я отобрал себе из оказавшегося у него в лавке товара две шляпы и башмаки для себя и для Касси. Но Касси нужно было ещё достать мужское платье. Готовым платьем Гордон не торговал. Зато у него нашлось подходящее сукно, и он взялся заказать мастеру костюм. Я указал ему приблизительно размер, и мы условились, что я через три дня приду за своей покупкой. Он твёрдо обещал, что всё будет готово к назначенному сроку. Говоря по совести, я предпочёл бы приобрести костюм сразу и немедленно пуститься в путь. Но, к сожалению, эта оказалось невозможным. Касси необходимо было переодеться мужчиной, и было бы безумием не предусмотреть это. Я умолял Гордона быть аккуратным и приготовить костюм точно к назначенному дню. Возможность получить обещанные — пятьсот долларов да вдобавок ещё надежда заслужить благоволение полковника Мура и тем самым упрочить своё положение представляли чересчур большой соблазн, и благоразумнее было не подвергать ему мистера Гордона слишком долго. Я спросил его, сколько я ему должен за приобретённые вещи. Он взял грифельную доску и принялся что-то быстро подсчитывать, но вдруг остановился. Он посмотрел сначала на доску, а потом — на сложенные покупки. На мгновение он словно заколебался.
— Арчи, — произнёс он наконец, повернувшись ко мне. — Ты спас мне жизнь. Не хочу я брать с тебя денег.
Я по достоинству оценил такое редкое великодушие. Все деньги, заработанные Гордоном, немедленно уходили на карты и выпивку. Он был не просто беден — он вечно находился в погоне за заработком, который дал бы ему возможность удовлетворить его порочные страсти. Деньги были для него тем же, чем виски бывает для пьяницы. Человеку в таком положении трудно было проявить бескорыстие. И после того как он дал такое веское доказательство своего желания помочь мне, от подозрительности моей не осталось и следа. Я пожелал ему спокойной ночи и направился в обратный путь со значительно более лёгким сердцем, чем шёл туда.
Во время нашей беседы мистер Гордон пытался расспросить меня о месте, где мы скрываемся, но я счёл за лучшее уклониться от ответа. Несмотря на временное успокоение, я всё же продолжал оставаться настороже. Выйдя от мистера Гордона, я пошёл в направлении как раз обратном тому, которым должен был идти. Временами мне казалась, что кто-то следует за мной попятам. Луна уже готова была скрыться и лишь слабо освещала окрестности. Тропинка, по которой я шёл, пересекала густые заросли, и в них легко мог укрыться человек, которому захотелось бы меня выследить. Несколько раз я останавливался, напрягая слух. Но ничего не было слышно, и я вскоре откинул все опасения, сочтя их плодом моего разгорячённого воображения.
