Только теперь выяснилась вся глубина подлости мистера Грипа Кертиса и его достойного помощника Гилмора. Когда сын мой, за год до описываемых событий, уезжал из Нового Орлеана, собираясь уже самостоятельно устроиться в Нью-Йорке, ныне покойный мистер Джеймс Кертис на прощанье вручил ему запечатанный пакет. В приложенной к этому пакету записке говорилось, что пакет должен быть вскрыт в случае смерти мистера Джеймса Кертиса — тогда, когда суд будет утверждать его завещание, а в случае, если никакого завещания не окажется, — спустя тридцать дней после его смерти. Вряд ли мистер Джеймс Кертис в то время сомневался в порядочности своего брата или мистера Гилмора или мог подозревать их в намерении, сговорившись друг с другом, нарушить его последнюю волю и воспользоваться его имуществом. Эта мера предосторожности была принята просто на всякий случай.
Монтгомери вручил нам пакет нераспечатанным, и, вскрыв его, мы нашли в нём копию завещания, снабжённую всеми нужными подписями и заверенную как полагалось. Мистер Джеймс Кертис, как явствовало из этого документа, завещал Элизе, которую он признавал своей внебрачной дочерью и так прямо её и называл, одну четвёртую часть своего имущества, состоящего главным образом из домов, расположенных в Новом Орлеане, которые были оценены в двести тысяч долларов. Это и было всё, чем на основании луизианских законов мистер Кертис имел право распорядиться сам. Остальные три четверти по закону переходили в собственность его брата, которого, так же как и мистера Гилмора, завещатель назначил своим душеприказчиком. Однако бесчестный и подлый Грип Кертис не довольствовался доставшимся ему наследством; заручившись помощью Гилмора, он поставил себе целью не только лишить сироту, дочь покойного, её законной доли наследства, но и не дать ей возможности протестовать и жаловаться, обратив её самое в рабство и сделав наложницей Гилмора, который при дележе потребовал её как свою часть добычи.
В завещании говорилось, что мистер Кертис несколько раз пытался добиться согласия на освобождение Элизы приходского судьи и трёх четвертей присяжных, как того требовал закон (почтенные заседатели не подумали о том, что Элиза была его единственной дочерью и других детей у него не было — и одно это обстоятельство уже было достаточным основанием, чтобы её освободить). Вслед за этим Кертис заявлял, что отправил её для получения образования в Бостон с надеждой, намерением и желанием её освободить, и подтверждал, что в той мере, в какой её освобождение зависело от него, он всё для этого сделал. Но в случае, если закон не удовлетворит его просьбу и будет по-прежнему считать Элизу его собственностью и невольницей, обязанной на него работать до тех пор, пока она не достигнет тридцати лет, — в этом случае он завещает её Касси — женщине, которую уже много лет тому назад он отпустил на свободу и которая служила у него экономкой, и выражает уверенность в том, что если она до сих пор заменяла Элизе мать, то она будет проявлять материнскую заботу о ней и впредь.
Больше в завещании о Касси не упоминалось, а о Монтгомери говорилось только то, что он отпускается на свободу. Однако из отдельной записки, вложенной в пакет, явствовало, что мистер Кертис положил двадцать тысяч долларов в лондонский банк; эта сумма должна быть выплачена сыну Касси в случае его, Кертиса, смерти и предназначается Монтгомери и его матери; сделано это было, по-видимому, для того, чтобы обойти законы Луизианы, которые ограничивали права завещателя в тех случаях, когда после умершего остаются близкие родственники.
В тот же конверт был вложен второй экземпляр акта об освобождении Касси, составленного и подписанного у нотариуса много лет назад. Среди свидетелей, подписавших акт, значился и Гилмор.
Завещание заканчивалось обращением к душеприказчикам с горячей просьбой заботиться о дочери завещателя, опекунами которой они назначались до её совершеннолетия.
Как они исполнили эту просьбу, мы уже видели. Разумеется, это были отъявленные негодяи. Могут ли быть какие-либо сомнения на этот счёт? Но им было чем прельститься. Каждый получал по двадцати пяти тысяч. Кроме того, Гилмору доставалась очаровательная девушка, а Грип Кертис мог со всей жестокостью отомстить и матери и сыну.
