Ярость толпы была так страшна, что несчастная женщина, спасая собственную жизнь, бросилась бежать к берегу реки, а там села со своими малютками в стоявшую на причале лодку и оттолкнулась от берега, решив, что это менее опасно, чем дальнейшее пребывание в Виксбурге.
Когда шум несколько улёгся, я достал данное мне мистером Колтером рекомендательное письмо и, протянув его буфетчику, спросил, знакомо ли ему имя адресата.
Едва взглянув на конверт, буфетчик побледнел, лица его выразило смертельный ужас.
— Вы что, знакомы с этим человеком? — воскликнул он в волнении.
Я ответил ему, что в этом городе я впервые и что письмо мне дал джентльмен, с которым я познакомился в Августе.
— Ради бога не упоминайте его имени! — с дрожью в голосе произнёс буфетчик. — Это письмо адресовано одному из тех, кого вы видели на виселице. Он, правда, держал рулетку, и кое-что за ним водилось. Но человек-то он был хороший и, во всяком случае, более заслуживал права называться джентльменом, чем добрая половина тех, кто накинул ему на шею петлю. Стоит вам только имя его произнести, как вас схватят, обвинят в том, что вы состояли в его шайке, и повесят.
Радуясь тому, что мне удалось избегнуть такой опасности, я всё же рискнул спросить буфетчика, не знает ли он в окрестности плантатора по имени Томас.
Он ответил, что такой плантатор действительно существует; всё, что он рассказал мне, подтвердило, что это и есть тот человек, которого я искал; жил он в нескольких милях отсюда, но вот уже года два-три как переехал миль за пять — десять дальше, вверх по реке Биг-Блэк, в округе Мэдисон.
Благожелательный буфетчик постарался на следующий день достать для меня лошадь, и я двинулся в путь по направлению к Мэдисону, мимо виселицы, на которой всё ещё качались пять трупов.
Проезжая вдоль реки Биг-Блэк, я убедился, что обычай вздёргивать людей на виселицы без суда существовал не в одном только Виксбурге и, подобно эпидемии, охватил весь штат Миссисипи.
В округе Хайндс и Мэдисон носились слухи о каком-то заговоре, о якобы готовящемся восстании рабов, и страх перед этим воображаемым бедствием перешёл в настоящее безумие. Местные управляющие подслушали какие-то подозрительные разговоры в негритянских хижинах, а двое белых, странствующие лекари, явившиеся сюда из Теннеси, возбудили зависть и негодование нескольких врачей, которые стали уверять, что это просто-напросто переодетые конокрады; по их доносу лекари были арестованы, а вместе с ними и несколько человек негров.
Тут же на месте были учреждены Комитет бдительности и самочинный суд, всех арестованных — как белых, так и негров — приговорили к смертной казни. Перед тем как их повесить, у них вынудили какие-то признания, на которые они пошли, надеясь, по-видимому, спасти этим жизнь. Богатое воображение судей и присутствующей толпы увидело в этом признании план заговора, и — вне зависимости от того, был этот заговор действительным или мнимым, — известие о нём повергло всех в панику.
Из этих признаний явствовало, что это не просто заговор негров или рабов вообще, но что во главе его стоит целая шайка разных белых проходимцев, похитителей негров, конокрадов и разных других действующих на свой страх и риск ловкачей; считалось, что они-то и провозгласили права сильного и хитрого, то есть именно тех, которые всегда торжествуют в рабовладельческом обществе. Ждали, что они возглавят восставших негров, ограбят банки и, подобно Катилине,[60] захватят в свои руки власть.
Видя, что до наступления темноты я вряд ли доберусь до места назначения, я попросил одного владельца плантации приютить меня на ночь. Это был, как я потом узнал, один из самых уважаемых людей всей округи, который, однако, вместо того чтобы возглавить раскрытие заговора и расправиться с его участниками, как этого от него ожидали, предпочёл в это время спокойно сидеть у себя дома.
Он сказал мне, что сильно сомневается, действительно ли этот заговор существует и не есть ли всё это один лишь бред воображения, что страх перед заговором негров, вызванный сомнительными сообщениями о каких-то подслушанных разговорах, легко переходит в настоящую панику, особенно действуя при этом на женщин и детей. По его словам, это явление эпидемическое, вроде осенней лихорадки. К таким вспышкам паники, которые обычно кончались или ничем, или тем, что каких-нибудь бывших на подозрении негров вздёргивали на виселицу,
