— Всё это бабушкины сказки! — воскликнул мистер Мейсон. — Немало дикарей было в своё время вывезено из Африки в качестве военнопленных. Естественно, что эти дикари, когда они поднимают мятеж — что время от времени случается, — начинают с того, что режут своих хозяев. А так как всякий мятеж даже в наши дни непременно подавляется пулями, ножами, виселицами и пожарами, то нет ничего удивительного, что, пока это положение сохраняется, негры прибегают к тем же самым методам. Негры привыкли подражать нам и легко копируют своих хозяев. Но думать, что паши рабы, если их добровольно освободят, начнут грабить и убивать белых, по-моему просто смешно; подобно другим несчастным — вроде, например, высадившихся на наш берег ирландских эмигрантов, у которых нет никаких преимуществ перед ними, кроме свободы, — они будут честным трудом зарабатывать на пропитание себе и своим семьям. Выходит, что мы, белые, не очень-то полагаемся на нашу храбрость и прочие наши преимущества над ними, если мы, превосходя негров и численностью и всем остальным, не можем заставить их достаточно уважать нас и жить в мире, чтобы занимаемое нами господствующее положение в обществе сохранилось и тогда, когда в нём не будет рабов.
— Но представьте себе, что освобождённые рабы будут такими кроткими, как вы говорите, — возразил я. — Представьте себе, что они действительно будут работать столько, сколько нужно, чтобы не умереть с голоду; не кажется ли вам, что, разбредясь по своим маленьким участкам, они станут лениться и жить в бедности, в то время как плантации, приносящие сейчас доход, будут заброшены и весь Юг повергнут в такую же нищету, какую мы видим сейчас в деревнях, где живут освобождённые негры?
— Свободное негритянское население Соединённых Штатов, — ответил мистер Мейсон, — это несчастное, гонимое племя, которое живёт в совершенно ненормальных условиях, и это особенно относится к южным штатам. И тем не менее даже среди них встречаются весьма достойные люди. Я думаю, однако, что судить о том, каково будет положение наших рабов, если мы их освободим, правильно было бы на основании тех условий, в которых живут сейчас у нас белые, у которых нет рабов. Главное различие между рабами и этими белыми бедняками именно в свободе. Здесь, в Северной Каролине, очень многие из них не умеют ни читать, ни писать, не могут даже сказать, сколько им лет; ни в умственном, ни в нравственном отношении они ничуть не выше рабов (если не считать сознания того, что они сами себе хозяева, сознания, которое одно делает человека человеком). И хоть, может быть, среди наших богатых плантаторов и нашлись бы люди, которые были бы не прочь повергнуть этих белых бедняков в рабство, надо быть действительно большим смельчаком, чтобы предложить, а тем более осуществить это мероприятие.
Да и вряд ли это оказалось бы необходимым, потому что вся наша система ставит их в такое же угнетённое положение, как и рабов. Она висит камнем у них на шее, потому что всякий тяжёлый труд расценивается ими как нечто позорное. А чем же эти несчастные белые могут приобрести себе капитал, а следовательно и какое-то положение в обществе, если не своими собственными руками! И тем не менее, при всех этих помехах и недостатках, именно эта категория белых является основой и краеугольным камнем нашей цивилизации на Юге в том виде, в каком эта цивилизация существует сейчас.
Мой отец был человеком бедным. Он нередко рассказывал мне, что в Карлтон-холл он приехал босым; у него не было даже и пары башмаков. Отцы и деды большинства моих соседей были тоже людьми бедными. Общеизвестно, что только в редких случаях плантация остаётся в руках одной и той же семьи дольше, чем на протяжении трёх поколений. Новыми владельцами плантации становятся прежние бедняки, бедняками же снова становятся разорившиеся плантаторы. Судите же сами, к какой приниженности и даже вырождению ведёт рабство! Не удивительно ведь, что в отношении богатства, культуры, трудолюбия, словом всего, на чём зиждется всякое уважающее себя общество, мы так далеко отстали от свободных штатов. Дело не только в том, что у наших несчастных свободных людей гораздо меньше возможностей разбогатеть, чем у таких же бедняков на Севере, но и в том, что, держа такое огромное количество рабочих в постоянном рабстве, мы лишаем себя самого главного источника свежей энергии и силы. Здесь-то, по-моему, и кроется самое большое зло, которое эта система несёт обществу, точно так же, как и самая большая несправедливость, от которой страдает каждый отдельный человек. Если вы сравните, например, положение моих рабов с положением белых семей, живущих на расстоянии десяти миль в округе, вы увидите, что они лучше питаются, лучше одеты, живут в более удобных домах и несравненно более свободны от забот и волнений. Да, это так; но вот идёт один из них.
