Насколько мне известно, во всей Новой Англии единственным человеком с именем, осмелившимся противостоять общим крикам осуждения и выступить в защиту аболиционистов, был доктор Чаннинг[31] — человек, литературные труды которого получили известность всюду, где распространён английский язык. Его отказ обойти молчанием беззакония и насилия, творившиеся вокруг него, и тем самым стать их молчаливым соучастником, нанёс значительный ущерб его положению и влиянию у себя на родине по крайней мере в то время.
Когда я прибыл в Вашингтон, там также царило сильнейшее возбуждение: какой-то незадачливый ботаник, собиравший в окрестностях города растения, был по неизвестной причине заподозрен в том, что он аболиционист. Его сначала подвергли личному обыску, а потом пришли к нему на квартиру и перерыли все его вещи. При этом была обнаружена куча газет, служивших несчастному учёному для просушки, укладки под пресс и хранения собранных им цветов и трав. В некоторых из этих газет после тщательного их обследования были найдены статьи, отмеченные явным пристрастием к аболиционизму. Весь Колумбийский округ пришёл в смятение. Несчастного ботаника, разумеется, немедленно арестовали как виновного в хранении крамольной литературы. Кругом возникла настоящая паника, но когда все узнали, что этот поджигатель от ботаники, решившийся вовлечь в кровавый заговор даже цветы и травы, благополучно посажен под замок и получил отказ на свою просьбу выпустить его на поруки, город Вашингтон и особенно депутаты южных штатов в Конгрессе вздохнули с таким облегчением, словно освободились от грозной опасности.
Это невероятное возбуждение и страх, царившие всюду, куда я приезжал, и, по слухам, распространившиеся по всей Америке, представлялись мне совершенно необъяснимыми. Закон о гербовом сборе — и тот, пожалуй, так всех не всполошил.[32] Даже разграбление города Вашингтона англичанами[33] не вызвало, должно быть, такого ужаса, как тот, который мне приходилось наблюдать в те дни в этом городе и его окрестностях.
Вряд ли дело было только в том, что несколько бостонских женщин, объединившись в общество, ратовали за освобождение рабов или что в Колумбийский округ привезли пачку аболиционистских газет. Даже то обстоятельство, что некая мисс Пруденс Крэнделл, открывшая где-то в Коннектикуте школу, в которую были допущены дети негров и где они обучались совместно с белыми детьми и на равных правах с ними, — само по себе не должно было бы вызвать серьёзных опасений, поскольку самые благочестивые и самые почтенные граждане штатов — а среди них и уважаемый судья, член Верховного суда Соединённых Штатов — воспользовались первым удобным случаем для того, чтобы закрыть школу и выслать мисс Крэнделл из города. Мне действительно объяснили, что дело не только в этом. Объединение бостонских женщин и школа в Коннектикуте были фактом самым незначительным. Мне сообщили, что есть точные сведения о крупном заговоре аболиционистов, которые ставят себе ужасные цели, что они собираются перерезать всех белых в южных штатах, чудовищным образом надругаться над всеми белыми женщинами, расстроить торговлю на Севере, разорить Юг и, наконец, уничтожить объединение штатов.
Некоторые из моих собеседников, люди более кроткого нрава, готовы были допустить, что сами аболиционисты, быть может, и не стремятся к таким жестоким целям. Но они требуют немедленной отмены рабства — меры, которая неминуемо повлечёт за собою все эти ужасные последствия.
Я горел любопытством узнать, кто же эти чудовищные заговорщики, вызывавшие у всех такой ужас и тревогу. Я ведь всё же имел некоторое представление о положении дел в Америке, но никогда прежде мне не приходилось слышать об этих страшных аболиционистах — они выросли точно из-под земли.
Я навёл справки и узнал, что совсем недавно в Новой Англии и в других местах возникли объединения, делегаты которых общим числом двенадцать человек недавно съехались в Нью-Йорке, где и организовали всё американское общество. Основной принцип этого общества сводился к тому, что держать людей в рабстве — с политической точки зрения несправедливость, что с точки зрения социальной — это преступление, а с религиозной — великий грех, что лица, владеющие рабами, не имеют права считать себя ни настоящими демократами, ни настоящими гражданами, ни настоящими христианами; весь народ в целом и каждый человек в отдельности обязан немедленно покаяться и впредь не совершать этой несправедливости, этого преступления и этого греха. Число этих фанатиков быстро росло. К ним присоединилось несколько богатых коммерсантов и несколько ревностных и красноречивых служителей церкви. Была собрана значительная сумма денег — около сорока или пятидесяти тысяч долларов, которые и были употреблены на распространение этих устрашающих идей. Деньги эти пошли на посылку в разные места агентов и миссионеров, а также на издание газет — две или три газеты уже занялись пропагандой этого учения, — а главным образом на печатание брошюр, которые беспощадно клеймили рабовладение и в ярких красках описывали тяжёлое положение рабов и творимые над ними жестокости; их издания рассылались по почте во все концы страны и попадали даже в южные штаты.
