Заявление управляющего немного оживило отчаявшихся судей. Они приказали всем нам усесться на землю, для того чтобы удобнее было измерить наши ступни. На плантации работал негр по имени Билли. Это был недалёкий и безобидный парень, не имевший никакого отношения к нашей компании. Но, на его несчастье, он был единственным, чья нога вполне подходила под мерку. Это обстоятельство оказалось для него роковым. Судьи в один голос завопили, что пусть они будут прокляты, если не он — вор. Другого способа выражаться от них и не приходилось ждать. Напрасно несчастный отрицал свою вину и молил о пощаде. Ужас, выражавшийся на его лице, его замешательство и растерянность только укрепили убеждение в его виновности. Чем горячее он отрицал своё участие и клялся, что ни в чём не повинен, тем упорнее судьи стояли на своём.
Его без всяких дальнейших церемонии признали виновным и приговорили к повешению.
Как только был вынесен приговор, начались приготовления к казни. Подкатили пустой бочонок и поставили его возле дома под деревом. Несчастного пария заставили вскарабкаться на бочку. На шею ему набросили верёвочную петлю, а другой конец верёвки перекинули через толстый сук над его головой.
Судьи успели уже так опьянеть, что даже не чувствовали необходимости в каком-либо церемониале. Один из них ударам ноги опрокинул бочонок, и несчастная жертва каролинского правосудия в страшных конвульсиях повисла в воздухе.
Хозяева держат своих рабов в постоянном трепете, и на этом зиждется их власть над ними. Низменный и животный страх — вот единственное чувство, которое господин вызывает у раба. Решив повесить несчастного, о печальной судьбе которого мы рассказали в предыдущей главе, судьи вовсе не были уверены, что именно он — виновник; да их это не очень-то и беспокоило: целью приговора было напугать всех остальных, показав на примере то, что они сами называли здравой и необходимой мерой, и тем самым приостановить ограбление соседних плантаций. Это им удалось: как ни старался Томас ободрить нас, мы были страшно подавлены и не чувствовали желания помогать в осуществлении его планов, которые, по мере того как возрастали препятствия, становились всё более решительными и смелыми.
Один из наших товарищей был так потрясён участью несчастного Билли, что, казалось, потерял всякую власть над собой, и мы всё время со страхом ожидали, что он всех нас выдаст. Вечером, после казни, он был в таком ужасе, что, вероятно, с лёгкостью сознался бы во всём, если б только кто-нибудь из белых оказался достаточно трезвым, чтобы выслушать его. Немного погодя он как будто успокоился, но в течение следующего дня у него в порыве возбуждения, по-видимому, вырвались кое-какие намёки, которые подслушал один из надсмотрщиков. Как я узнал позже, тот доложило слышанном мистеру Мартину, но управляющий ещё не успел хорошенько протрезвиться после ночной попойки и не был в состоянии понять то, что ему шептал надсмотрщик.
Мы уже готовы были успокоиться, как вдруг произошло событие, заставившее нас искать спасения в бегстве. Какие-то люди, проходя по берегу реки, заметили нашу лодку, которую мы в ту ночь в спешке не укрыли с обычной тщательностью. В лодке находилась не только часть мешков с рисом, за которым мы до сих пор не решались сходить, но и вся наша обувь, вполне соответствовавшая мерке, предъявленной на суде. Это могло служить явным доказательством того, что в набегах участвовало много людей, а так как одного из них удалось проследить до самого Лузахачи, то и остальных, несомненно, нужно было искать здесь же.
К счастью, меня заблаговременно предупредила обо всём одна из служанок управляющего, с которой я поддерживал довольно близкие отношения, считая, что, может быть, впоследствии мне это пригодится. Девушка рассказала, что к управляющему прискакал какой-то незнакомец. Лошадь его была вся в мыле, и вид у него был взволнованный — по-видимому, он очень спешил. Он настойчиво потребовал, чтобы его немедленно провели к мистеру Мартину. Когда управляющий вышел к нему, неизвестный выразил желание поговорить с ним с глазу на глаз. Мистер Мартин провёл приезжего в другую комнату, где они и заперлись.
