— Вот, поглядите! — сказал он, с трудом переводя дух. — Свежий след помады, и сохранился еще запах духов. Понюхайте, это убигановские духи «Келкё-флёр». Надушен платок только вчера, еще улавливается весь букет, завтра останется только запах розы и, пожалуй, герани. Платок обронили, когда рылись в чемодане жертвы. Он принадлежит мадам Скачковой. Она созналась, что это ее платок. — Следователь торжествующе посмотрел на Вуйковича и тут только заметил сидящего в стороне Хранича.
— Ладно, докладывайте дальше, — махнув рукой, сказал начальник полиции, довольный промашкой следователя. — Раз уж начали, валяйте.
Недовольно покосившись на Хранича, усач следователь что-то невнятно пробормотал вместо приветствия, кивнул неопределенно головой и, повернувшись к начальнику, тихо продолжал:
— Я пригласил в отведенный мне кабинет мадам Скачкову. Она вошла, увидела платок и растерялась, но тотчас взяла себя в руки. Не желаете ли присутствовать при допросе, или, может, сами хотите ее допросить? Или разрешите мне? Как я умею...
— Эх, мой милый, я же сказал, что торопиться не нужно, а ты сразу быка за рога. Ступайте, я сейчас приду, поговорите с ней о погоде... Жеребец, экий жеребец, — пробормотал он вслед уходящему помощнику. — Рубит сплеча! — Потом взял платок кончиками пальцев, поднял его и, глядя на Хранича, улыбаясь, сказал: — Улика номер два. Топор убийцы в сарае, видимо, подброшенный, — номер один, а теперь платок грабителя в комнате жертвы, может, тоже подброшенный? Чепуха какая! Скажите, господин Хранич, каковы отношения между Хованским и Скачковой?
— Она за ним бегала, он — от нее!
— Она курит? — спросил он, продолжая рассматривать платок.
— Нет, не курит.
— Значит, этот платок побывал в кармане у мужчины. Хованский курит?
— Курит папиросы, но очень редко. Павский вовсе не курит. Скачков и Мальцев курят сигареты «Зету», а мы — трубки: Берендс — «кепстен»[23], а я с Гатуа наш «герцеговинский»! — и Хранич вытащил из широкого пояса кисет, начал набивать трубку.
— Ну это экспертиза установит. Придется посылать в Требинье. Кепстен! Интересно!
— Полагаю, комиссар, что Берендс умнее и опытнее нас с вами. Правда, у него еще играет кровь и он, мне кажется, не прочь пощекотать себе нервы, его тянет к приключениям, как старого артиста к сцене — но уже не в амплуа первого любовника, а в качестве режиссера. У режиссеров же всегда найдутся серьезные покровители. Мы с товарищами считаем вас вполне приличным человеком и хорошим начальником полиции. На многие вещи вы смотрите здраво и разбираетесь в обстановке. Не будем ставить точек над «и». — Чика Васо намекал на то, что Вуйкович смотрит на деятельность коммунистов в городке сквозь пальцы и ему известно, что Крста предупреждает их о предпринимаемых акциях. — Поэтому даю вам добрый совет — не лезьте в русские дела. В них сам черт ногу сломит. Эти лишившиеся родины люди рассеялись по всему свету семенами ненависти, непримиримости и лютой злобы ко всему инакомыслящему, их среда подобна болоту с ядовитыми испарениями, в котором одурманенную жертву неминуемо засосет.
Начальник полиции ерзал в своем кресле, его мучил геморрой — болезнь кавалеристов и канцелярских крыс, протирающих в присутствиях стулья. Он был тяжел на подъем, любил решать загадки, сидя в кабинете, путем логики, сопоставлений, исходя от противного, при помощи бесед, которые фактически являлись допросами, вещественных доказательств, улик и т. п., причем решать эффектно и неожиданно. У него был усатый следователь, который действовал по давно установленному во всех полициях мира «закону резиновой дубинки».
— Что ж, по-вашему, я должен замять дело? — И подумал: «Неужто Берендс?»
— Почему? Убийство совершено с целью ограбления! Похищены деньги. Полагаю, преступник вам известен.
Дверь снова быстро распахнулась, и на пороге показался перепуганный полицейский.
— Господин начальник! — рявкнул он, — на проводе министр, господин Ачимович!
Комиссар, не успев спросить, почему ему должен быть известен убийца, с несвойственной ему поспешностью пулей вылетел из комнаты. За ним побежал и полицейский. Хранич посмотрел на платок, встряхнул его как следует, положил обратно и не спеша покинул кабинет. «Так будет, пожалуй, лучше, — решил он, — меньше путаницы».
