Мы уже сделали по несколько ходов, с доски ушли лишние фигуры.
- Думай быстрее.
- Не торопи меня.
- Почему?
- Я не хочу потерять коня.
- Потеряй что-нибудь другое.
- Коня я спасу.
- Шах.
Кира вдруг испугалась. Я уже говорила, что в этот момент игра всегда останавливалась. Она не хотела быть побежденной. И сейчас я привычно хотела сбросить все фигуры, но она остановила меня.
- Доиграем до конца, - и сделала еще одну попытку спасти королеву.
Не глядя на доску, я сказала:
- Мат.
Кира смотрела в сторону, как будто происходящее ее не касается. Я вплотную подошла к ней, и взглянула сверху вниз. Я запустила руку в ее волосы - она закрыла глаза. Я провела пальцами по ее губам - она потянулась за моей рукой. Я легко подняла ее со скамейки. Под ключицей у нее часто-часто пульсировала точка, как сердце у воробья, пойманного кошкой. Наши губы были близко, совсем близко, но я не могла не спросить:
- Кира, можно поцеловать тебя?
Как всегда, она промолчала. Только не отрываясь смотрела на мой рот. Это означало "Валяй".
Разряд 1000 вольт, еще, еще. Сильно заныл живот, от нежности сердце раздулось и не помещалось в груди. У нее были губы со вкусом мяты, и оторваться - означало просто покончить с собой.
Я не знаю, сколько это продолжалось. В ее глазах был туман, а в моих огонь. Я взяла ее за подбородок и заглянула в душу. "Мы принадлежим друг другу", - прочитала я там, и крепко обняла ее.
Кира, моя Кира. Моя. Кира.
11. Юность
Нам было очень просто. Мы не страдали самоопределением, нам не нужен был каминг-аут.
У меня нет родителей, а у нее мама и папа жили в другой стране и несколько лет назад приняли ее ориентацию.
Кира снимала квартиру, и она стала нашим убежищем на ближайшие годы.
Мы вместе закончили универ, но выбрали немного разные профессии. Она ушла в педагогику, а я - в мир рекламы. Мы чаще спорили, чем соглашались. И чаще летали, чем падали.
Безусловно, были финансы, быт, незначительные ссоры, друзья, которые не хотели быть только друзьями. Но мы легко через все перешагивали, перепрыгивали и вприпрыжку бежали дальше.
Были клубы, тусовки, неизменные партии в шахматы, путешествия автостопом по Европе, непредсказуемые татуировки, риск и адреналин. И вместе с тем, это был нескончаемый сексуальный марафон. Если мы не занимались любовью, мы делали это в мыслях. Я до сих пор не могу понять, когда мы успевали высыпаться? Она красила ногти на ногах - я возбуждалась. В ресторане она протирала руки бактериологическими салфетками - я знала - зачем. Это было затмение, и Слава Богу, безусловно, взаимное.
12. Зрелость
Через пару лет мы купили небольшую квартиру, а еще через год - дачный участок со стареньким домом. Нам помогали ее родители, я хорошо зарабатывала, мы могли себе позволить жить - как хотели. У Киры были небольшие проблемы со здоровьем. Ничего серьезного, но она ложилась на обследование каждые полгода, а я на старенькой машине моталась к ней в больницу на край земли каждый день. Привозила финики и мяту, загадывала ей загадки. После пятнадцатого предупреждения меня выгоняли из палаты, и еще будучи с ней, я набирала ее номер. Мы говорили по телефону до утра. О чем можно было столько говорить?
Несколько раз мы летали к ее родителям, и они тоже прилетали к нам в гости. Они ценили меня, потому что со мной их дочь реализовалась в профессии, о которой мечтала. Их дочь была счастлива, и этого было достаточно.
Это была уже не та юношеская страсть, а вполне осознанные взрослые отношения. Мы были реалистами, нам было легко расставлять одинаковые приоритеты, мы мало думали о будущем, потому что жили настоящим. Тогда мы не хотели детей. Для меня Кира была всем, я не хотела делить ее ни с какими детьми. А ей хватало детей на работе. У Киры было очень доброе сердце, и, будучи детским психологом, она сделала множество семей счастливыми.
Я всегда гордилась ей, а она гордилась мной. Идиллия? Нет, просто жизнь.
Мы были очень счастливы 8 лет.
13. Старость
Я всегда видела нашу старость такой - мы две старушенции, в модных брючных костюмах, с фотоаппаратами гуляем по Аллее Славы с Голливуде. Кира Петровна называет меня Марфой Васильной, поддерживает дряхлой трясущейся рукой, когда мы садимся в туристический трамвай.
