Я толкнула тебя в сугроб и упала рядом. Ты забыла, на чем остановилась, и, пока не успела вспомнить, я громко говорю: "Можно, я спою?" Ты не ответила и не повернула головы. Это означает: "Валяй". "УУУУУУУУУУ, донт вори, би хэппи", - начала я. Ты сморщила нос и подхватила: "УУУУУУУУУУУ, донт вори би хэппи". Кто знает это песню, тот знает - ее можно петь бесконечно. Она какая-то без конца и без начала.
Мы поем, лежа в сугробе. Смотрим на верхушки деревьев. Все тише и тише наши голоса. Наконец, я поворачиваю голову, приподнимаюсь на локте и заглядываю в твои глаза. Ты продолжаешь тихонько петь и чуть смущенно улыбаешься. Твои губы старательно делают трубочку на звуке УУУ, и я не могу больше тебя слушать. Закрываю твой рот поцелуем.
Никак не могу прикоснуться к тебе, эти 100 одежек кого хочешь с ума сведут. Ты смеешься и выворачиваешься. Берешь меня руками в варежках за лицо. Варежки такие колючие, все в комочках ледышек, царапают меня. Холодно.
Ты заказала чай. Вот что за человек! Я говорю - хочешь: горячий шоколад, глинтвейн, ром, латте, "сладких апельсинов"?? Нет же, тебе хочется обычный черный чай с мокрым хвостом. Угрюмо заказываю тоже чай, достаю из фольги мяту. Всегда ношу ее с собой, потому что тебе нравится пить чай с мятой. Выглядит со стороны, как будто я мятный наркоман. Смотрим в окно и греем руки о чашки. На улице бежит собака. Хорошая такая собака с глупой мордой. Дворняга какая-то, и мне ее сразу жалко. Собака остановилась, посмотрела на нас в окне и села. Неужели будет ждать... Ты смотришь на меня и легонько киваешь. Я беру сахарницу, высыпаю на ладошки белые комочки и иду к собаке. Ну почему все собаки знают, что мне их жалко? Телепатия какая-то.
Мы идем домой, уже совсем темно, и я не вижу твоих глаз. Внезапно злюсь от этого, останавливаю за руку и прямо в перчатке беру твой подбородок. Держу твои губы рядом, не целую. Чувствую дыхание. Не могу больше. Ты, спотыкаясь, бежишь за мной. Дверь, лестница, квартира, кровать.
У тебя горячее тело, но еще холодные руки и щеки. Темно. Мы скоро уснем, но я успею согреть.
4. Осень
Смотрим в небо на косяки пролетающих птиц. Зрелище мистическое, потому что мой иррациональный ум никак не понимает, почему они летят буквой V? Почему не квадратом? Над нашим участком на даче эти самые косяки летают каждые 10 минут, как самолеты по расписанию. "Смотри-смотри", - она запрокидывает голову. Любопытная моя девочка. Все высматривает - где там вожак, а где самые слабые птицы.
Наше дело этим утром - сжечь в ржавой бочке сухие кленовые листья. Я гребу, а она курит, стоит. Главное, надела рабочие перчатки для важности. Зачем ей перчатки, если она просто смотрит на огонь? Сегодня еще много работы. Надо собрать антоновку. Нужно до морозов успеть, а то антоновка ватная станет, до Нового года не долежит. У нас есть маленькая лестница, чтобы яблоки собирать, и большие плетеные корзины. Она потом пахнет яблоками. Вся. Как ей это удается?
В полдень становится жарко, и она обнажает плечи. На плечах запуталось в белых татуировках солнце. Я повторяю рисунки пальцами, а она вздрагивает от прикосновения теплых рук. Я знаю, что под свободными джинсами голое тело, и не могу отделаться от этой мысли. В голове звенит, и хочется просунуть в джинсы ладошку, потрогать ее. "Может, ты нормально оденешься? – спрашиваю. - А то антоновка наша так и провисит до весны". Она послушно надевает шапку, конечно, опять дурацкую. На этот раз шапка в мелкую полоску с тесемками на шее - в глазах рябит. И где она их только берет? Лучше бы трусы нашла.
После обеда, сидя на уличном диванчике, она клюет носом, зевает, таращит сонные глаза и делает вид, что меня слушает. А я рассказываю одну старую итальянскую сказку про Маттео и Мариуччу. Пусть она не слышит уже, но вдруг ей приснятся сарацины, ворона с сережкой, живое озеро и сказочный дракон. Сажусь перед ней на колени, поправляю лохматые светлые волосы. Она во сне ехидно улыбается, как будто хочет меня соблазнить. Я готова. Беру ее шею в ладони, чуть приподнимаю голову, целую сонные губы. Губы твердые, сухие и шершавые, мне это нравится. Она долго просыпается, но я не сдамся - ведь подумать только - голое тело под джинсами! Чувствую на шее ее руки и тихо ликую. Она откликается на меня тягучей жаркой волной, и мы скрываемся в темном доме. Пахнет деревом, смолой, жжеными листьями.
