И Ольга Андреевна Людмиле понравилась. Юрий как-то неуловимо походил на мать, но в чем было это сходство, Людмила так и не могла угадать. Может быть, в решительности движений, во взгляде и нечастых улыбках, но только не в чертах лица. "Может быть, внешне он похож на отца, - подумала Людмила и глазами поискала на стенах портрет. Но портрета не было. - Наверное, она очень любила мужа. Красивая, интересная даже сейчас... конечно, живет только для Юрия!"
Она, Людмила, тоже будет всегда любить Юрия, красивого и смелого, спокойного, умного. В яхт-клубе его все уважают.
Она мельком взглянула на Юрия. Да, он именно такой, как она о нем думала: сильный, уверенный, внимательный. Она сравнивала его с другими знакомыми парнями и к своей странном, несказанной радости находила, что он не похож на них. Вот хотя бы Вова Ротомский, синоптик, с которым она каждый день встречается на работе. Во всем поза, апломб и высочайшее мнение о себе. Она вспоминала и невольно морщилась, когда Вова говорил: "Нет, несомненно, эта его пьеса не шедевр, - Ротомский называл фамилию и уменьшительное имя драматурга. - В наше время это уже не звучит! Нет, понимаете ли, проникновения в материал. Что-то такое не такое, я бы сказал..."
Юрий не груб и не резок, как тренер парусной секции, выдающий свою грубость за требовательность: "Отставить! Баба, так думаешь и узлы можно вязать бабьи! Распашонки да пеленки вам стирать, а не парусами заниматься!"
Юрию чужды вечные жалобы и нытье мнительного Игоря Хромцова, соседа Людмилы по квартире. Вероятно, полжизни Хромцов проводит в клиниках и поликлиниках, поминутно глотает какие-то таблетки и кричит: "Закройте форточку, пожалуйста. Сквозняк! Нет, нет, мне это противопоказано. Почки, потом расстройство. Нервы, давление вскочит. А лечь все-таки придется. Не бережешься, и вот результат!"
Не был Юрий и говорлив, как Клавдий Малыгин.
"Приветствую несравненную и прекрасную внучку Нептуна! О Людмила! Ходят зловещие слухи, что в вашем волшебном чемодане скрывается батон из семидесятидвухпроцентной муки и полкило докторской колбасы. Я хотя отношения к медицине не имею, но больше жизни люблю докторскую колбасу. Все равно вам недолго осталось скрывать вашу страшную тайну. Уверяю, только до прихода нашего капитана. Могу на короткий рейс уступить свое место на "Звезде". Сегодня мое место как раз в кокпите, поблизости от капитана. Я думаю, что и капитан и пассажирка, виноват, матрос Людмила восхитятся моим самопожертвованием. Ах, у вас не докторская, а чайная. Представьте, я всегда покупаю именно чайную. Еще великий Птахин... А вот и он сам, заслуженный артист без публики! Благодарите Клавдия Малыгина, Дионисий! Вам уготовано сто граммов чайной колбасы! Великое благодарение, Людочка! Ваше место в кокпите! На полчаса!"
"Нет, Юрий не такой, как все эти парни! Но ведь есть же и у него какие-то недостатки?.." Людмила снова незаметно посмотрела на Юрия и тут же отвергла свое мимолетное сомнение. Нет, для нее их нет! Она его любит, она счастлива и для него готова на все!
Было бы сейчас лето, они вскочили бы на яхту, подняли парус и вдвоем, только вдвоем, ушли бы в далекие-далекие просторы, где пиратствует ветер, поднялись в мятеже волны, ливнями угрожают тяжелые тучи. Но властвовать во всем этом мире стихий все равно будут только они - Юрий, Людмила и парус.
Она прищурила глаза и живо представила картину бунтующей реки и гордого паруса над гребнями волн.
Ее мысли прервала Ольга Андреевна:
- Юрочка, Люда, что это вы приумолкли? Давайте пить кофе!
Людмила словно очнулась от полусна. Не было ни реки, ни ветра, ни паруса. Юрий искал в альбоме фотографию, которую давно обещал показать Людмиле. Ольга Андреевна расставляла на столе посуду. Бабушка Татьяна Петровна вернулась с кухни и приветливо поздоровалась с Людмилой за руку.
Мягкий и ровный свет трехтюльпанной люстры, казалось, звучал, как тихая музыка, и успокаивал.
- Люда, вы садитесь на диван, у бабушки любимое место здесь, а Юра здесь, - распределяла Ольга Андреевна.
Татьяна Петровна подала поджаренный в молоке белый хлеб и пояснила:
