– Но все же есть вещи, изменить которые нельзя. Да, можно самому забыть о них, заставить забыть и других тоже. Можно притвориться… надеть маску, как ты говоришь. Но правда от этого никуда не денется.
Я еле волочила ноги, пытаясь понять, к чему он клонит. Получалось плохо. Но под воздействием глубокого, спокойного голоса тугой комок в горле, не дававший дышать, начал постепенно рассеиваться. Да что со мной такое? Я вроде не была склонна к истерикам по поводу и без.
– …А правда такова: я шакаи-ар. Это не национальность и не род деятельности, Найта. – Он улыбнулся, виновато и скованно. – Я принадлежу к принципиально иному народу. И то, что для меня естественно, для тебя может показаться отвратительным и даже страшным.
– Максимилиан, может, ты и телепат, но я-то – нет, – прервала я его, от смущения начиная злиться. – Говори прямо или не говори вообще. При чем здесь расовые различия?
– При всем. Ты злишься на меня за то, что я влез в твои мысли. Но, прости меня, я из них и не вылезал. – Рука соскользнула на талию. – С тех пор, как мы покинули Зеленый, я находился в постоянном контакте с твоим сознанием. И для меня это естественно. Я не понимаю, почему люди считают свои мысли чем-то сокровенным. Вроде как перед собой не стыдно, а перед другими – стыдно. И, если честно, я был бы совсем не против, если бы кто-то сейчас читал меня. Я немного соскучился по этому чувству… Вот тебе и первое отличие.
Я внутренне похолодела, вспоминая свои ощущения от попадания в крылья. Нет, я, конечно, всегда знала, что он меня читает, но это знание было подсознательным и ненавязчивым. Сейчас же горячая волна стыда залила краской лицо.
– И все же не вполне понимаю, при чем здесь моя… влюбленность. – Я с трудом заставила себя произнести это вслух.
Князь почему-то избегал встречаться со мной взглядом.
– Твоя «влюбленность», как ты говоришь, имеет вполне определенные причины. Ты была права, когда предполагала, что я пытаюсь тебя охмурить. Только вот причины не вполне политические. И отсюда – второе отличие. Дело в том, что мне нужна эмоциональная «подзарядка». Постоянно. А способов получить нужный накал чувств не так уж много.
– Я помню, – усмехнулась я. – Ударить, напугать, поцеловать. Так ты говорил, когда объяснял механизмы утоления вашего голода? Что ж, спасибо, что решил не калечить.
Значит, я для него просто батарейка. Источник питания. Причем и в прямом, и в переносном смысле. Я нервно хмыкнула. Ксиль поморщился:
– Нет. Не просто батарейка. Поверь, я очень хорошо к тебе отношусь. Ты дорога мне не только как источник нужных эмоций. Просто для меня… для нас, – поправился он, – …это значит нечто иное, чем для людей. И любовь в том числе. Я не уверен, что способен на это чувство… в человеческом понимании. Шакаи-ар эгоистичны.
– Можно подумать, я надеялась на взаимность, – проворчала я. Как ни странно, от его нелепых и обидных признаний мне стало лучше.
– Надеялась, – снисходительно улыбнулся князь. – Боялась себе признаться, но втайне надеялась. И я не мог не счесть это для себя полезным.
– Вот зараза! – вспылила я, стряхивая с талии уже не столько поддерживающую, сколько обнимающую руку. – То ты нарочно говоришь гадости, то сочувствуешь, то я тебе дорога, то ты меня используешь… Да ты хоть когда-нибудь бываешь искренен?
– Я всегда искренен, – улыбнулся князь, притягивая меня обратно. – Просто я так устроен. И это – отличие номер три. Играю на нервах, держу в напряжении, довожу до нервного срыва. А когда получаю то, чего хочу, раскаиваюсь в своем поведении и стремлюсь загладить вину.
– Ты просто не умеешь держать себя в руках, – возразила я, опираясь на плечо. Обида обидой, но в третий раз уклоняться от объятий, против которых я, в принципе, ничего не имела, было откровенным лицемерием. Особенно если учесть, что обнимал меня эмпат. – Всем нам иногда хочется сказать что-то лишнее, хлопнуть дверью или довести до слез. Не со зла, а просто так, из спортивного интереса, получится – нет.
– Но люди могут сдержаться. А я – нет, – просто ответил Максимилиан.
– Что, все так серьезно?
