— Да, — кивнул Олег, — моя ветвь имела в миллионы раз большую вероятность, чем…
— Иными словами, — я хотел полной ясности, слишком важно было для меня то, зачем я искал Олега почти год, мучительный год, когда я жил только воспоминаниями, — иными словами, на миллион выбранных тобой вариантов приходится один, выбранный кем-то другим.
— Может, не миллион, — Олег продолжал тереть пальцы, и этот жест почему-то раздражал меня настолько, что хотелось ударить его по рукам. — Может, десять миллионов. Или сто миллиардов. Нет статистики.
— Статистику ты набрал за эти годы, — перебил я уверенно. — Ты ведь в пророки пошёл, чтобы набрать статистику, и не говори мне, что это не так! Не говори мне, ради бога, что вдруг разочаровался в науке и пошёл в народ только для того, чтобы помогать людям.
— Я им действительно помогаю…
— Некоторым! Олег, я тут околачиваюсь вторую неделю, слушаю рассказы тех, кто стоит к тебе в очереди… Полгода некоторые стоят, между прочим… Каждый день приходят, ждут и уходят, и приходят опять, а потом кто-нибудь из твоих секретарей подходит к человеку и говорит: «Он вас не примет, извините», — и возражения бесполезны. А некоторых ты принимаешь сразу и помогаешь только им, тобой отобранным, предсказываешь радости в творчестве, успехи в делах, счастье в личной жизни…
— Я хоть раз ошибся? — мягко спросил Олег.
— Нет! У тебя стопроцентная статистика! Это значит, что ты выбираешь нужную тебе ветвь многомирия с надёжностью не менее десяти сигма…
— Восьми, — поправил он меня. — Пока статистика накоплена только для восьми сигма, и мне нужно ещё года три, чтобы…
— Плевать, — сказал я. — Я искал тебя, чтобы…
— Это невозможно, Дима, — Олег наконец перестал стирать с пальцев невидимые следы мела, положил руки на колени и посмотрел мне в глаза. — Это невозможно, и ты это знаешь. Ты сам когда-то доказал теорему, согласно которой…
— Да, — кивнул я. — Доказал. Если в ветви N мультиверса мировая линия объекта А представляет собой отрезок длины L, то с помощью склеек с другими реальностями невозможно увеличить длину этой линии в данной конкретной ветви.
— Тогда чего же ты хочешь от меня, Дима? Иры нет в этом мире. Ты не удержал её.
— Я не…
— Ты её не удержал, — повторил Олег.
— И что нам с тобой от того, что наша Ириша…
Он говорил «наша». Он все ещё жил с ощущением, что она лишь на время ушла от него к другому.
— …наша Ириша осталась жива в миллиардах других ветвей этого проклятого многомирия?
— Ты умеешь, — продолжал я. — Ты гений склеек. Ты можешь соединять ветви многомирия в нужных точках и прививать их одну к другой, как Мичурин прививал ветку яблони к стволу груши.
— И чем это кончилось? — усмехнулся Олег. — Мичурин, Бербанк, Лысенко…
— Ты не хочешь даже попробовать! — закричал я.
Олег встал и отошёл к окну, будто хотел оказаться от меня как можно дальше, будто моё присутствие мешало ему думать, дышать, жить.
— Я всё время пробовал, — сказал он, и голос его прозвучал глухо, будто из-под воды.
— Ты… — растерянно произнёс я. Он же не знал, что Ира…
— Я ничего не могу сделать для себя, понимаешь? Конечно, понимаешь, Дима, ты классный теоретик. Если я нахожусь на ветви N, то все склейки с другими ветвями, которые я могу произвести для изменения собственной судьбы…
— Находятся в пределах причинно-следственных связей данной ветви, это я доказал ещё на третьем курсе, — прервал его я. — Но ты говоришь, что пробовал…
— Я не мог не пробовать… Вопреки теории… А вдруг?
Мы помолчали. Каждый из нас осмысливал сказанное.
— Откуда ты знал, что Ира…
Олег обернулся и бросил на меня осуждающий взгляд.
— Ну, Дима… Если ты меня нашёл… Мне и искать не нужно было, я каждый день заходил на сайт университета и знал всё, что у вас происходило. Я не мог без этого.
— Мне в голову не приходило, — пробормотал я, — иначе я бы тебя вычислил гораздо раньше.
— Вряд ли, — отрезал он. — Я принимал меры… Сообщение о том, что Ира умерла, появилось в тот же вечер… И я тогда же попытался… Господи, Дима, я прыгал с ветви на ветвь, как сумасшедшая обезьяна, за несколько дней склеил столько реальностей, сколько не позволял себе никогда прежде… и никогда потом.