Мы почти бежали до «Пушкинской», мы мысленно подгоняли поезд, когда он вдруг остановился на «Баррикадной», мы даже не дожидались троллейбуса у метро «1905-го года», а сразу кинулись вниз к Шмитовскому проезду и все равно опоздали, хотя и дорогу срезали как могли, и хитро шли проходными дворами.
Ларговского мы нашли уже во дворе нервно ходившим взад-вперед, заложив за спину худые длинные руки. Погруженный в себя, мой друг не сразу заметил нас. Зато я, подходя к нему, не мог не заметить, что ходит Ларговский в опасной близости от потенциальных жертв, что уже не могло не вызывать во мне тревоги. Глупые голуби-мишени подбирали неподалеку от Мишки-Британика хлебный мякиш, а в это время с балкона напротив две краснопресненские лярвы, разгоряченные алкоголем, обстреливали их из воздушной винтовки.
— Ты не хочешь отойти в сторону от этого сафари? Прежде чем у них кончатся пульки, они могут принять тебя за носорога.
— Они уже давно тут резвятся. И ни одного точного выстрела. — Мишка снял очки с тонкого аристократического носа, не нарушая ритма, вызванного ожидаемой инициацией, подышал на стекла, после чего полез в карман облегающих джинсов за платком.
— Тем более. Вероятность того, что последний окажется точным, вырастает с каждым неточным выстрелом.
— Мне тоже их лица не внушают особого доверия, — констатировала Нина после очередного хлопка, сопровождаемого тем отборным матом, каким во все времена славилась Красная Пресня.
— Не смотрите на них, — взмолился Миша, — вы можете спровоцировать настоящее нападение!
Он явно находился в трансе. Я, дабы успокоить друга, решил сменить тему.
— Слушай, — сказал, — ты же не против, что я привел Нину?
— А почему я должен быть против? — Чтобы снова положить платок в карман, ему пришлось чуть отставить ногу. «Дурак! — подумал я и обиделся. — Почему не внял он моему совету, почему пришел на обрезание в облегающих джинсах?»
— Ну я же не знаю, как твои хасиды отнесутся к присутствию женщины.
— Чем больше народу, тем лучше.
— В каком смысле? — спросил я и переглянулся с Ниной, которая тоже уже начинала нервничать под огнем входивших в раж девиц.
Одни только голуби вели себя подозрительно спокойно, я бы даже сказал вызывающе величаво, словно залетели в этот пролетарский двор с картин эпохи Возрождения.
— Мишка, а почему мы здесь? — задал я, на мой взгляд, вполне уместный вопрос. — Кого ждем? Почему не заходим?
— Мы уже никого не ждем. Нам элементарно не открывают дверь.
— И давно не открывают? — поинтересовалась Нина.
— С самого начала.
— Так… — сказал я, — налицо антисемитские происки! — Пошутил и тут же пожалел.
— Именно! — Загорячился Мишка-Британик. — Думаешь, зря эти девки тут шмаляют, они хотят нас запугать. И так примитивно, так по-совковому…
Мы с Ниной снова переглянулись.
— И голубей наняли, потому такие бесстрашные. — Я посмотрел на окна хасидской штаб-квартиры, мне почему-то показалось, что из ближайшего к подвалу окна за нами кто-то следит. — И крошек подозрительно много. Может, ты не в ту дверь стучишься? Идем, посмотрим.
— Я?! Квартира пятьдесят пять, первый этаж, дверь направо.
Отрекомендованная мне дверь была металлическая, серого цвета, с глазком и музыкальным звонком.
Уж я отвел душу!
Мелодия, раздававшаяся по ту сторону, заставила меня усомниться в точности рекомендации: «Напутал все, великий путаник».
Выйдя на улицу, говорю:
— Британик, ты ошибся дверью. Слышал мелодию звонка? Канкан из оперетты Оффенбаха!
Теперь уже Мишка воззрился на меня так, будто только что разглядел первые симптомы шизофрении.
— А ты что хочешь в наше время? Хаву Нагилу или Шалом Израиль?
— Старик, но это же не Мулен Руж, это штаб-квартира хасидов, тебе здесь, между прочим, должны кое-что обрезать. Ты случайно не боишься?
Миша переглядывался с Ниной, а я бесился оттого, что они не могут уразуметь таких простых вещей.
У пролетарских девиц кончились пульки. Отложив винтовку, они теперь мирно беседовали, поплевывая вниз.
Голуби перелетели на другое место в полном составе, словно из одного зала музея в другой, с одной картины на другую.
В этом дворе скука нарастала с бегом секундной стрелки. Становилось совершенно ясно, что двор начинает подражать десяткам тысяч таких же дворов и требует подражания от нас, мы же, ожидавшие начала новой истории, дабы потом отразить ее в своих молитвах, ни за что не хотели копировать простых ожидающих в обычных московских дворах. Мы успели выкурить пару сигарет, прежде чем я увидел, как за одним из окон интересующей нас квартиры чья-то рука дотронулась до тюлевого занавеса.
