И единственное, что поняла — что никаких слов, однокоренных со словом «любовь», тут нет. С его письмами она делала так всегда. Но даже себе в этом не признавалась. Она всегда сначала шарила по письму глазами, как слепой руками, в поисках выпуклого слова «любовь». И только потом, с облегчением вздохнув, читала по-настоящему.
И она прочитала.
"Среди серой толпы,
что плывет неизвестно куда,
вдруг проглянет улыбка Альбины,
сердца озаряя.
И она для меня,
как открытая мною звезда,
бесконечно далекая
и бесконечно живая".
Ничего не видящими глазами посмотрела вниз, в лестничный пролет. Ей казалось, что она только что узнала что-то такое важное, такое…
Что-то, к чему она неосознанно все это время стремилась. Она прочла еще раз, медленнее, осмысливая каждое слово. И ей очень хотелось верить, что каждое из них было выбрано неслучайно и потому единственно правильно выражало то, что хотели ей сказать.
«Это мне, — подумала она, пытаясь отстранение увидеть этот момент своей жизни и запомнить, как фотографию. — Это мне. Я — звезда среди серой толпы. Я всегда это чувствовала, и вот я узнала, как это можно сказать словами».
И она прочла еще раз. Третий.
Потом спрятала письмо в карман и взлетела на последний этаж, даже не заметив усталости.
И уже открывая дверь, подумала, что, наверное, от человека, который написал ей такое, большего ждать неразумно. Это и есть апогей. За которым последует неминуемый спад. Ей было немного жаль.
Но такова жизнь.
Ей казалось, что сегодня она получила, наконец, ту жемчужину, которая была сокрыта в их отношениях. Ведь отношения между людьми возникают ради чего-то важного. А когда это важное происходит, разве есть смысл эти отношения сохранять на память? Ведь не сохраняют створки ракушки в память о найденной в них жемчужине.
В квартире было тихо. Только из комнаты Эльжбеты Стефановны сквозь матовые клеточки застекленной двери проникал в прихожую свет. Она надела тапочки и пошла здороваться с бабушкой.
— А где мама? — спросила она, поцеловав надменную Эльжбету в пахнущую розовым маслом щечку.
— Пошла к Рае примерять сапоги, — явно не одобряя этого, произнесла бабушка, не отвлекаясь от разложенного перед ней пасьянса.
— А что, папа еще не пришел?
— Марлен Андреич не считает нужным докладывать мне о времени своего возвращения домой, — отрезала бабушка, сосредоточенно перекладывая карты.
— Бабуля! — позвала Альбина и помахала перед бабушкиным лицом рукой. — Ау, я здесь!
— Биня, не мешай! — бабушка недовольно отстранилась. — ужин вполне можешь разогреть сама.
Но потом она все-таки посмотрела на Альбину.
— А что это ты так сияешь, девочка моя? Прыгнула двойной аксель?
Альбина покачала головой и вынула из-за спины сложенный вчетверо листок.
— Да что там аксель… Я тебе сейчас такое покажу! — и она загадочно улыбнулась, закинув голову назад. Бабушка вынула из бархатного футляра очки и, держа листок на вытянутой руке и чуть откинувшись назад, пробежала его глазами. Потом строго посмотрела на Альбину.
— Если хочешь вертеть мужчинами, Биня, — твердо сказала ей бабушка, — никогда не влюбляйся!
— Ну тебе что, не понравилось? — Альбина присела на подлокотник кресла, обняла бабушку за шею и прижалась к ней головой.
— Во всем это мне не нравишься только ты!
Не будь наивной дурочкой. Ты что, в это веришь? — она тряхнула письмом. — Не верь! Это уже прошло. Он написал это вчера.
— Ну и что, что вчера? — Альбина возмущенно отстранилась.
— Это просто свет далекой звезды. Он думал так вчера. А что он думает сегодня, никому знать не дано. Это типичное девичье заблуждение. Хлопать глазами и мямлить: «Ты же говорил! Разве ты не помнишь?» Я не хочу, чтобы ты выросла такой же. Прочитай и забудь. Относись к этому, как к шахматной партии. — Бабушка обернулась и, властно потрепав Альбину по щеке, сказала весело и игриво, как говорят маленькому ребенку:
— А для этого почаще играй со мной в шахматы, доця! А не в бирюльки!
— Да я уже давно не играю ни в какие бирюльки, бабуля! А в шахматы — скучно. Ну зачем мне учиться ставить мат королю, если клеток в жизни все равно не видно? Ну скажи мне, какой толк от твоих фигурок? Что, я подойду к какой-нибудь противной девице и объявлю ей «Гарде королеве!» или поставлю кому-нибудь шах?
