— Не знаю, я не был, — улыбнулся он опять своей широкой улыбкой, — я отдал ложу товарищу.
— Почему? — спросила она и сейчас же упрекнула себя.
Конечно, он ответит: «Потому что не было вас».
— Потому что не было вас, — действительно сказал он значительно.
— Ах, какие пустяки! — пожала она плечами и приказала подавать чай в столовую.
Проходя по темной зале, он схватил ее руку и крепко прижал к губам. Она выдернула руку и сделала вид, что рассердилась, в душе сознавая, что рассердилась бы больше, если бы он этого не сделал.
В столовой, в присутствии лакея, разговор шел о пустяках, но его взгляды были так красноречивы, а ее лицо так пылало!
— Вы не сердитесь на меня за мою дерзость? — спросил он, когда лакей вышел, и тут же опять повторил эту дерзость.
На этот раз она не выдернула руки, взволнованная, счастливая, чувствуя, что ее голова приятно кружится.
Как в полусне, слушала она его слова.
Он говорил о любви с первого взгляда, о том, как он измучился, не решаясь заговорить об этой любви.
Она подняла на него глаза и засмеялась счастливым смехом, ей не хотелось слов, ей хотелось поцелуев, но вошел лакей, и он опять заговорил о безразличных вещах.
Ей хотелось послушать страстных речей на свободе, чтобы никто не мешал, ей хотелось, чтобы ее обняли и поцеловали, хотелось возвратить эти поцелуи, но она, конечно, не решалась даже услать лакея, и они чинно сидели за накрытым столом в большой, торжественной столовой.
Лопатов заговорил было по-французски, но она поспешно шепнула, показав бровями на лакея: «Он понимает».
— Отошлите его.
— Неловко.
— Милая…
— Семен, вы можете идти, — сказала она смущенно.
Она всегда отсылала Семена совершенно спокойно, даже когда у нее сидел одинокий гость, но сегодня ей показалось, что Семен усмехнулся в свои седые бакенбарды, хотя тот никогда бы себе этого не позволил, а в данном случае если и удивлялся, то только тому, что Екатерина Антоновна так долго не говорит ему: «Вы можете идти».
Едва Семен вышел, Лопатов быстро встал и, подойдя к Накатовой, взял ее за голову.
— Бога ради… прислуга может войти… — начала было она, но он зажал ей рот поцелуем. Она подняла руки и, закинув их ему на плечи, сама тесно прижалась к нему.
— Маша, — сказала Екатерина Антоновна, когда горничная раздевала ее, — я выхожу замуж.
Маша радостно взвизгнула и поцеловала ручку барыни.
На другой день Лопатов явился с букетом.
Накатова приняла его уже в своем кабинете.
Они сидели, прижавшись друг к другу, на диване и, смеясь, составляли список приглашенных. Свадьбу решили отпраздновать перед масленицей. Лопатов выражал досаду на такую проволочку, но Накатова уверяла, что так «приличнее», да и до рождественского поста они не успеют устроиться.
Это его нетерпение трогало Накатову. Она огорчалась только, что он не может получить отпуска, им не удастся поехать за границу. После свадьбы ей хотелось бы провести весну и часть лета где-нибудь в Италии, с ним вдвоем.
— Как жаль, что мы не можем уехать на всю весну и лето. Как бы было это хорошо, — воскликнула она. — Я бы снова взглянула на все милые, знакомые места с тобою вместе, обошла с тобой картинные галереи…
— Дорогая Китти, — поморщился он, — это так вульгарно: поездка в Италию после свадьбы — словно какие-нибудь купцы! Да и, признаться вам, я не особенно люблю «проверять Бедекер», как говорят… Не лучше ли съездить к вам в имение на несколько дней… Мы будем там одни, а то эта вечная отельная толпа…
— Может быть, вы и правы, но я так люблю Италию. Я помню, еще ребенком я почему-то расплакалась, подъезжая на пароходе к Капри. Меня спрашивали, отчего я плачу, я не могла объяснить, но теперь, вспоминая, я понимаю. Я заплакала от восторга, мне показалось, что там я найду что-то новое… что-то совсем непохожее на то, что я видела до сих пор, так меня поразили эти белые здания на фоне синего блестящего неба!
Она вдруг остановилась.
— Николенька, — сказала она поспешно, — узнайте мне, пожалуйста, что это за здание я видела тогда, когда ехала с кладбища.
— Какое здание? — удивился он.
— Помните, я вам рассказывала — белая колоннада.
