Следует ли ей выходить замуж? Иначе она не допускала любви.
Теперь ей живется так хорошо и покойно. Ах, кто знает, что за волнения и беспокойства может принести эта любовь! Может быть, она, Накатова, и не нравится ему, может быть, он о ней и не думает…
Вначале он действительно словно не обратил на нее внимания, держался почтительно, но равнодушно, но теперь она не может не замечать, что он ищет встречи с нею, что он смотрит на нее пристальным многозначительным взглядом…
Накатова, погруженная в эти мысли, вдруг очнулась от резкого движения тети Сони.
— Тетечка, тебе худо? — с тревогой спросила она.
— Да, да… скорей домой! — едва проговорила Софья Ивановна, хватаясь за сердце.
Накатова велела шоферу ехать скорей и достала флакончик с солью.
В эту минуту в глубине двора какого-то низенького деревянного дома она увидела высокую, великолепную белую колоннаду с широкой лестницей, ведущей к ней.
Все это промелькнуло так быстро за окном, что Накатова только успела подумать: «Что это за здание?»
Софья Ивановна, задыхаясь, беспомощно лежала на плече племянницы.
В первую минуту Екатерина Антоновна растерялась, но потом сообразила, что ей надо делать.
— Это какая улица? — спросила она шофера.
— Ямская, — ответил он.
— Мы близко от дома?
— Минут десять.
— Поезжайте скорей домой.
Она решила везти тетку к себе и послать за доктором, живущим в том же доме.
Отдавая это приказание, она подумала:
— Белая колоннада на холме, где-то вблизи Ямской… Как это странно.
Но это только промелькнуло в ее голове, и она сейчас же забыла об этом.
Тетушка почти две недели пролежала у Екатерины Антоновны и потом была со всеми предосторожностями перевезена домой. За эти две недели Накатова прямо измучилась. Ей, так не привыкшей к беспокойству и хлопотам, пришлось возиться с больной, заниматься ее делами, принимать родню и чуть не ежедневно ездить на Петербургскую сторону — проведывать попугаев тетушки, оставшихся сиротами.
Когда наконец она осталась одна и, надев просторное, домашнее плюшевое платье, уселась на диван в своем уютном кабинете, она сразу почувствовала, что неодолимо хочет видеть Николая Платоновича.
Поддавшись этому желанию, она встала и, подойдя к письменному столу, решила написать ему записку, но остановилась.
Ей припомнились слова ее приятельницы Варховской, очень бойкой дамы:
— Никогда не пиши мужчине, с которым флиртуешь, записок — даже невинного содержания. Женщина любит изливаться в письмах и всегда на этом попадается.
Но ведь ее письмо будет самое невинное:
«Многоуважаемый (даже не дорогой) Николай Платонович, не придете ли Вы поскучать со мной, если у Вас нет в виду чего-нибудь интереснее»… Нет, нет, это невозможно, вдруг кто-нибудь прочтет подобную записку!
Не написать ли: «У меня будет кое-кто из друзей».
Вот тогда можно, тогда письмо теряет смысл приглашения на свидание… Ну а потом? Он придет и увидит, что она одна, поймет, в чем дело… Она делает первый шаг? Никогда она его не сделает!
Приходится отказаться от желания видеть его.
Она отошла от стола и опять уселась на диван.
Ах, как ей хотелось, чтобы он был тут, рядом с нею, смотрел бы на нее пристальным, ласкающим взглядом…
Было бы так хорошо… Его, казалось, всегда окружала какая-то теплая атмосфера, и словно пахло яблоками.
Не позвонить ли по телефону?.. Спросить?.. Он вчера приезжал с визитом и не застал… В эту минуту затрещал звонок телефона.
Что если он? Нет, он не станет звонить… Она взяла трубку, страшно желая в душе, чтобы это был он.
— Слушаю.
— Это вы, Екатерина Антоновна?
Она сразу узнала его голос и вздрогнула от радости.
— Я два раза заезжал к вам и очень жалел, что не застал вас. Когда вы мне разрешите видеть вас?
— Право, не знаю, — сказала она, стараясь говорить равнодушно, между тем как рука ее, державшая трубку телефона, дрожала от волнения, — я почти весь день провожу у тети… вот разве вечером… Ну хоть сегодня… я не собираюсь выехать.
— О, благодарю вас!
— За что? — спросила она насмешливо.
— За позволение видеть вас.
— Какой вы смешной. Ну приезжайте, только не позже как через полчаса — я сегодня рано лягу спать, — поспешно прибавила она.
