— Что-то вы в последнее время мало внимания уделяете работе, Вера Станиславовна. Собраннее надо быть, собраннее!
Если шеф начал кого-то называть по имени-отчеству — это плохой признак. Была у него такая манера: пока все более-менее нормально, плеваться огнем по поводу и без, но когда он и вправду кем-то недоволен — говорить тихо и изводить язвительной вежливостью.
— Извините, Степан Сергеич, — пробормотала Верочка.
Она вышла из кабинета, села на свое место у стола, на секунду прикрыла глаза… Так, одно дело сделано, можно слегка расслабиться. Она посмотрела на телефон. Позвонить бы, узнать, как там Максим. Утром она видела его только спящим.
Но это все потом, после. Сейчас нужно звонить в техническую службу, чтобы кто-нибудь пришел и починил этот проклятый принтер. Верочка заглянула в список внутренних телефонов, висящий у нее над столом. Ага, 16–81… Ну, это мы быстро!
Но быстро не получилось. Верочка набирала номер снова и снова, и раз за разом она слышала только короткие гудки. Глухо занято, как сказал бы Максим. Ничего не поделаешь, придется идти самой. Она встала и, тяжело вздохнув, направилась к лифту.
Техническая служба располагалась в подвальном этаже огромного, населенного как муравейник, здания бывшего НИИ, переделанного под офисный центр. Поначалу Верочка никак не могла привыкнуть к длинным запутанным коридорам и узким лестницам с крутыми ступеньками. Кто бы спорил, сами технари — все как на подбор молодые и веселые ребята — обустроили свое помещение на совесть, почти как дом родной. Были у них там и надежные бронированные двери, и стекло-обои на стенах, и маленькая кухонька, и даже ручной попугай Кеша. Верочку они всегда встречали тепло и помогали чем могли, но ведь туда еще дойти надо! Пробираться по узким коридорам в подвале, где низкие потолки, повсюду проложены какие-то грубы, все время раздается низкий протяжный гул — удовольствие маленькое.
До сих пор она избегала спускаться туда — разве что в случае крайней необходимости. Вот как сейчас, к примеру. Куда же денешься…
Каждый шаг давался ей с трудом, будто гири на ногах повисли. Стук каблуков по каменным плитам пола раздавался в тишине, усиливался эхом, и от этого почему-то было страшно.
Верочка оглянулась. Обычно днем по коридорам шастает куча народу, а сегодня — никого, как вымерли. И холодно… Она зябко поежилась. Яркое летнее платье казалось неуместным и жалким, как брошенный цветок на асфальте.
Вот и лифт. Красная кнопка вызова загорелась сразу, и это тоже почему-то показалось страшным. Как будто огромное красноглазое чудовище высматривает зазевавшуюся жертву. Ей вдруг очень захотелось бежать отсюда прочь — куда угодно, и пусть хоть уволят потом. Невелика печаль, она ведь сама уходить собиралась!
Но автоматические двери уже раскрылись перед ней. Верочка вошла в лифт. Двери сразу захлопнулись у нее за спиной с противным клацающим звуком. Лампочка под потолком светила еле-еле, в четверть силы. Верочка нажала большую серую кнопку со странной маркировкой «1», под которой какой-то шутник прилепил полоску скотча с надписью «Привет шахтерам!», и лифт медленно тронулся с места — не плавно, как обычно, а резкими толчками. Верочка чувствовала, как пол кабины мелко дрожит у нее под ногами.
Спокойно. Только спокойно. Все будет хорошо. Она постаралась хоть как-нибудь отвлечься, не дать воли своему страху. Большое зеркало в кабине отразило ее бледное лицо — огромные глаза, спутанные волосы… Верочка в первый момент даже не узнала себя. Ужас какой-то. К людям являться в таком виде попросту неприлично. Надо немного успокоиться и привести себя в порядок.
Она старалась подколоть непокорные прядки, когда кабина особенно резко дернулась и остановилась совсем. Верочка с трудом удержалась на ногах. Свет погас, и она оказалась в полной темноте, попыталась нащупать кнопку аварийного вызова (где-то здесь, в самом низу!), когда почувствовала, что темнота, окружающая ее, постепенно становится плотной и осязаемой. Будто вязкая, холодная жижа поднимается все выше и выше… Верочка закричала, забилась в панике, забарабанила кулаками в закрытые двери, но сил ей хватило ненадолго. Тело отказывалось подчиняться ей, будто парализованное, потом и сознание погасло. Последняя мысль была: «А как же Максим? Что он теперь без меня будет делать?»
