– Запачкаешь, – сказал Генри. Потом его вырвало. С каждым спазмом его тело как будто разрывалось на части.
Все это время стрелявший ошалело стоял на месте, и над дулом его ружья курился дымок.
– Я не хотел, – повторял он. – Не хотел ничего такого. Мы только думали его попугать. И все.
Между приступами жестокой боли Генри успел подумать, что им это отлично удалось.
Чэй взял руку Санборна и прижал к регбийке Франклина. Потом быстро встал, выбил из рук стрелявшего дробовик и схватил его за горло.
– Давай ключи! – заорал он. Лежа на земле, Генри удивился. Ему казалось, что Чэй просто не способен повысить голос до такого уровня.
– Что? – спросил тот.
– Ключи! – завопил Чэй. – Давай ключи от своей машины!
Генри смотрел на разыгрывающуюся перед ним драму, где вместо рампы был костер, а вместо декораций – невидимый черный Катадин. Все как будто происходило в замедленном темпе, а еще надо было настроить фокус – впрочем, потом он вспомнил, что, когда смотришь спектакль, фокус настраивать нечем. Он решил сморгнуть, но его веки опустились быстро, а обратно поднимались очень медленно. Он подумал, что если попробует моргнуть еще раз, то они не поднимутся вовсе и он пропустит представление. А он не хотел пропускать представление, потому что в нем как раз наступила та часть, когда второй злодей – Мак – подкрадывается сзади к первому положительному герою – Чэю, – который держит за горло первого злодея – того, что уронил ружье, – и пытается достать у него из кармана ключи. Откуда-то издалека Генри услышал, как второй положительный герой – Санборн, который сидел рядом с ним и, наверное, уже промочил насквозь всю рубашку Франклина, – выкрикнул что-то предостерегающее. Но он опоздал. Второй положительный герой всегда опаздывает, подумал Генри. Потому что второй злодей уже поднял упавшую бутылку и с размаху ударил по спине первого положительного героя, прочертив на ней столбик из новых, свежих ярко-красных полос.
Генри попробовал моргнуть еще раз и убедился, что его опасения были не напрасны: веки действительно не хотели подниматься. А когда он с ними справился, оказалось, что он кое-что пропустил. Чэй стоял рядом с ним на коленях, как-то неестественно вывернувшись. А оба злодея исчезли. Но Генри еще чувствовал в воздухе металлический запах выстрела. И хотя боль у него в боку стала острее, он решил, что тошнотворные схватки, прокатывающиеся по всей груди, гораздо хуже.
– Генри, – повторял Санборн. – Генри.
Генри повернул голову так, чтобы видеть Санборна. Это заняло некоторое время.
– Ему нужна помощь, – сказал Санборн. Генри почувствовал, как от его бока отняли регбийку Франклина. – Кровь сильно течет.
Чэй кивнул.
Почему они больше не обращаются ко мне? – подумал Генри. Он попытался встать и не понял: то ли Санборн держит его, не давая пошевелиться, то ли у него на груди лежит что-то тяжелое, вроде ободранного пикапа Чэя.
Потом Чэй оказался на ногах, и представление началось снова: он скомандовал что-то Чернухе – не по-английски, – и Чернуха посмотрела на него, как будто поняла, а потом они вместе скрылись за темными кулисами.
Вдруг освещение изменилось – видимо, один акт кончился и запустили второй. Лежа головой на земле, Генри старался не дать глазам закрыться, потому что группа техподдержки работала удивительно четко, с идеальной слаженностью. Сначала позади Катадина включили прожектор – в первые секунды он светил слабо, но потом стал потихоньку разгораться и разгорался, пока весь контур горы не засиял ослепительной белизной. Тем временем прожектор понемногу выдвигали вверх – еще и еще, все быстрее и быстрее, и вот над горой поднялся гигантский, невероятно огромный шар. Он облил светом весь фасад Катадина и разбросал серебристые нити складок между хребтами, деревьями, камнями, так что все на горе, вздрогнув, очнулось ото сна и отбросило тени, которые исчезали по мере того, как прожектор подымался выше и еще выше – теперь его лучи достигли даже их лагеря, а потом упали на Генри и Санборна, благодаря чему Генри стал видеть все вокруг с великолепной ясностью.
– Санборн, – сказал он.
