Генри поднял брови. Он сомневался, что перспектива быть найденным в сугробе может служить достаточным основанием для того, чтобы ни разу за восемь месяцев не сменить нижнее белье.
– Получается, все это было необходимо, чтобы выжить на горе, – сказал Генри, обводя рукой предметы на столах.
– Больше чем выжить. Ведь на гору поднимаются не только ради того, чтобы там выжить. На гору поднимаются с разными целями. Ты вот зачем туда идешь?
– Просто так.
– Да брось, парень, ты же не обычный турист!
– Я иду ради своего брата.
– Что-то я тебя не пойму.
– Чего не поймете?
– Что значит «ради брата»?
Но Генри и сам толком не понимал, что это значит.
– Мы собирались подняться туда вместе, но он умер. Теперь я поднимаюсь в память о нем.
– Это вроде надгробной речи, что ли?
– Наверно.
– Дурацкая у тебя причина, парень.
Генри уставился на него.
– Что?
– На Катадин не поднимаются ради надгробной речи. Или чтобы щелкать модными фотоаппаратами. А еще туда не поднимаются – я имею в виду, по сути – за кого-то другого.
– А почему вы поднялись в первый раз?
– Потому что я был на сосне в семидесяти пяти футах от земли, когда перепиленная нами верхушка рухнула и увлекла за собой моего напарника, который кричал не переставая до самого конца. – Таддеус Бакстер повернулся к окну и вгляделся через него куда-то очень далеко. – Волей-неволей думаешь, что на его месте мог быть ты. Тогда-то я в первый раз и поднялся на Катадин.
Генри посмотрел на Таддеуса Бакстера.
– Помогло? – тихо спросил он.
Теперь Таддеус Бакстер в свою очередь посмотрел на Генри.
– Ты спрашиваешь, помогло ли? Боже святый, да если бы мои старые кривые ноги еще работали, я взял бы тебя на Катадин и показал бы тебе такие места, о которых знаем только я да Всевышний. Я показал бы тебе места, где в июльские деньки отдыхают ангелы, потому что у них в раю не найти ничего даже близко похожего. – Он потянулся к колесу и еще раз крутнул его. – Да, помогло.
Колесо вертелось медленно, как будто отсчитывая время. Генри оперся на один из столов.
– Кажется, я понял, зачем я хочу туда подняться, – сказал он.
Таддеус Бакстер опять крутнул колесо.
– Правда?
– Чтобы научиться жить с Бедой. Даже когда ее – их – много.
Генри повернулся и прислонился к столу с экспонатами. Его взгляд упал на гравюры, которыми была увешана стена напротив.
А потом остановился на одной из них.
Это было изображение старого двухмачтового корабля. Выброшенного на берег. Объятого пламенем. Рядом со старым домом, из окна которого выглядывал человек в форме капитана.
Генри узнал этот дом.
Узнал черные утесы вокруг корабля.
Бухта спасения.
А под гравюрой было четкими буквами написано: «Капитан Смит и гибель “Морского цветка”».
– В свое время он был красавцем, – сказал Таддеус Бакстер. – Радовал много натруженных глаз, когда входил в гавань.
– «Морской цветок», – сказал Генри.
– Смотри, какой стройный! Даже сквозь пламя видно.
Генри подошел к гравюре поближе.
– Он тебе знаком? – спросил Таддеус Бакстер.
Генри кивнул.
– Немножко.
– Тогда ты, наверное, знаешь больше моего. Это одна из местных легенд – тех, что остаются забытыми, пока кто-нибудь не раскопает гравюру, которая валялась на чьем-нибудь чердаке без малого двести лет. Кто-нибудь вроде меня. Потом я узнаю́ о ней все, что мне удается узнать. То же самое можно сказать о каждой гравюре на этой стене. – Он обвел их рукой. – Собираю что могу.
– Его выбросили на берег и подожгли, – сказал Генри.
– И это сделал его капитан.
Генри посмотрел на Таддеуса Бакстера.
– Капитан?
Таддеус кивнул.
– Вон он, выглядывает из своего дома.
Генри посмотрел на свой дом, изображенный неподалеку от горящего корабля. На капитана Смита за эркерным окном библиотеки. Генри наклонился поближе. Кажется, руки капитана были подняты к лицу.
– Зачем капитану поджигать свой собственный корабль?
– Возможно, причина в том, для чего он использовал его после Войны Короля Филипа[30]. Знаешь, какие грузы на нем перевозили?
Генри подумал об ошейниках с цепями. О мушкетах и саблях.
У него вдруг заныла шея, и он невольно потер ее.
– Рабов, – сказал он. – Рабов из Африки.
– Рабов – это правильно, – сказал Таддеус. – И напрашивается мысль, что из Африки. Так и я подумал сначала. Но нет, рабы были здешние. Индейцы. Те, что проиграли войну и попали в плен к славным губернаторам Плимутской колонии и колонии Массачусетского залива. Они заявили, что эти индейцы повинны «в жестоких и отвратительных убийствах и злодеяниях», и приговорили их к рабству на всю оставшуюся жизнь. Пленников было сто восемьдесят человек. Мужчины, женщины, дети.
