Чэй пожал плечами.
Санборн тоже.
Закончив сборы, они вернулись и еще раз обозрели коттедж номер четыре. Все выглядело не так уж плохо.
– Он захочет получить с нас за печку и ободранную дверь, – сказал Генри. – И за сетку.
– У него есть номер отцовской кредитной карточки. С нее и снимет.
– И отец тебе это спустит?
– Он даже не заметит, – сказал Санборн. – Он поручил все расчеты своему бухгалтеру, чтобы его не беспокоили по пустякам. Я же тебе объяснял.
Вслед за Чэем они пошли к пикапу.
Прежде чем сесть в кабину, Генри окинул взглядом озеро.
После вчерашней грозы небо было удивительно чистое – казалось, что можно протянуть руку, коснуться этого голубого купола и на ощупь он будет как сухое прохладное стекло. А по другую сторону этого стекла не было ровным счетом ничего до самого края атмосферы, так что солнце сияло сквозь него райским сиянием, обливая их троих своими лучами, смешанными со смолистым ароматом сосновой хвои и запахом воды – запахом, для которого, как вдруг сообразил Генри, нет в языке подходящего слова. Почему-то он этому даже обрадовался: иногда нужно просто знать что-то без слов.
Он глубоко вздохнул.
Чернуха не слишком обрадовалась необходимости опять залезать в кузов. Она положила передние лапы на его бортик, а свой зад, несмотря на все уговоры Генри, никак не хотела отрывать от земли. Она запрыгнула внутрь только тогда, когда Чэй завел мотор, – должно быть, все еще побаивалась, что ее бросят, – но при этом Генри было совершенно ясно, что ей гораздо больше хочется ехать в кабине, чем в кузове. Он решил, что не станет подвергать ее дальнейшему унижению, сажая на привязь.
За завтраком мистер Цветастая Гавайка, который еще не видел, во что Чернуха превратила коттедж номер четыре, объяснил им, как добраться до Катадина. После Стоктон-Спрингс им надо было ехать по шоссе 1-А, сказал он, однако многие совершают на этом перепутье одну и ту же ошибку – и не успеешь оглянуться, как вместо севера ты уже едешь на восток и тебе приходится искать место для ночлега. Он давно прогорел бы, не будь на свете такого количества глупых туристов, заметил он – что отнюдь не вызвало у Генри желания свести с ним горячую дружбу. Ну, а коли уж их занесло так далеко, им надо ехать дальше до Эллсуорта, а там свернуть на другое шоссе 1-А, которое ведет в Бангор. Там они найдут по указателям Девяносто пятую автостраду и опять двинутся по ней на север до поворота на Миллинокет. А может, на стрелке будет написано «Моланкус» – никогда он не мог этого запомнить.
И они поехали в Эллсуорт, по пути остановившись в придорожном кафе, чтобы позавтракать еще раз. Когда официантка принесла счет, Санборн живо сунул ей отцовскую карточку. «Больше никаких складчин», – сказал он. Потом они отыскали шоссе 1-А и покатили на север среди сосен, которые пахли так сильно, что Генри высунулся из окошка, ловя носом их аромат, – тем же самым занималась и Чернуха, что побудило Санборна отметить их прямо-таки фамильное сходство, что побудило Генри ткнуть его кулаком в бок, что побудило Санборна схватить его за руку и выкручивать ее до тех пор, пока Генри не взвыл.
В Бангоре они вернулись на Девяносто пятую; она выглядела здесь такой же, как в Массачусетсе, и, наверное, такой же, как везде, вплоть до самой Флориды – если не считать пальм, конечно. Они свернули с нее на Миллинокет – или на Моланкус, поскольку рядом со стрелкой стояли оба названия, – и после этого все изменилось.
Потому что вдалеке появилась гора.
Она не походила ни на одну из гор, которые Генри видел раньше.
Катадин поражал своими размерами даже на расстоянии – он вырастал из равнины и лениво поднимался вверх широкими перекатами склонов и вершин. По большей части он был лыс – его составляли голые скалы, греющиеся на теплом солнышке и готовые сбросить с себя любую березу или сосну, которая попробует вцепиться в них корнями. Самым острым и высоким казался пик на юге – если его можно было назвать пиком. Складывалось впечатление, что гора немного растянулась от них к западу, таща этот пик за собой. Едва увидев его, Генри понял, что это и есть Лезвие Ножа.
