Он скучал по своему каяку. В это зеленое апрельское утро он хотел бы спустить его на воду под шорох волн, набегающих на берег, каждая с горсткой песка, который море раньше слизало оттуда. Хотел бы почувствовать под собой дыхание моря – чтобы волны, каяк и его тело снова покачивались как одно целое.
Но вместо этого он сидел в машине, где царило молчание, одетый как на проповедь отца Бревуда. Вместо этого он ехал в потоке других машин в Манчестерский дворец правосудия, на предварительное слушание дела Чэй Чуана. Его отец в переднем пассажирском кресле смотрел в окно невидящим взглядом. Луиза рядом с Генри вся вжалась в сиденье и уже тихо плакала.
Как он хотел бы очутиться в каяке!
Мистер Черчилль встретил их в вестибюле Дворца правосудия и проводил к обшитой панелями комнате для ожидания, где было одно-единственное высокое окно. Старших Смитов он пригласил в эту комнату, а Генри с Луизой попросил несколько минут подождать снаружи. И закрыл за собой дверь.
Луиза присела на скамью у стены, Генри устроился рядом. Она все еще продолжала беззвучно плакать – наверно, подумал Генри, мистер Черчилль будет доволен впечатлением, которое она произведет на судей. Он хотел было взять Луизу за руку, но она резко отдернула ее и крепко обхватила себя руками.
Генри поглядел на свою сгорбленную, напряженную сестру, и у него чуть не остановилось сердце. Он сам чуть не заплакал. Но вместо этого наклонился к ней.
– Помнишь, как мы смотрели «Волшебника из страны Оз»? – спросил он.
Луиза удивленно подняла голову.
– Когда появлялась Злая Волшебница, я брал тебя за руку, и мы прятались под одеяло, которое натянули между двумя креслами. Помнишь? И ждали там, когда музыка сменится. А когда она менялась, это значило, что Дороти и Тотошка снова вышли на дорогу из желтого кирпича, и мы спокойно вылезали обратно из нашей крепости.
Луиза кивнула и даже почти улыбнулась.
– И тогда мы говорили…
– Оз, – закончил Генри.
– Оз, – повторила Луиза. – Потому что все снова было в порядке.
– Хоть мы и знали, что опять спрячемся под одеяло, когда опять появится Злая Волшебница.
– Но пока этого не случилось, можно было не волноваться, – сказала Луиза.
Генри протянул ей руку. Луиза посмотрела вниз и взяла ее.
– Скажи мне, когда можно будет сказать «Оз», – попросила она.
– Ладно.
И они прижались друг к другу.
Так их и застал мистер Черчилль и был явно разочарован: Луиза больше не плакала. Он провел обоих в маленькую комнату для ожидания, и они сели за гладкий стол напротив своих родителей.
– Итак, – сказал мистер Черчилль, – давайте поговорим о том, что от вас требуется. Это предварительное слушание. На нем судья должен будет решить, достаточно ли у него оснований для того, чтобы отдать Чэй Чуана под суд по обвинению в нападении с отягчающими обстоятельствами, повлекшем за собой тяжкие телесные повреждения, и в том, что он скрылся с места происшествия, не оказав помощи потерпевшему. Скорее всего, слушание будет кратким, поскольку ни одна из сторон не оспаривает факты. И тем не менее, важно, чтобы вы как семья повлияли на судью и склонили его симпатии на сторону обвинения. Для этого вам следует…
И мистер Черчилль объяснил, как Смитам следует себя вести, чтобы повлиять на судью и склонить его симпатии на сторону обвинения. Они должны быть Скорбящей Семьей, сказал он.
К концу этого объяснения Генри снова захотелось врезать ему по брыластой физиономии.
Мистер Черчилль посмотрел на часы.
– Есть вопросы? Нет? Тогда, пожалуй, пойдемте.
И они пошли.
В зале суда пахло примерно так же, как в епископальной церкви Святой Анны, – не хватало только запаха восковых свечей. Лакированное дерево, слегка потертые кресла, и все пропитано духом благоговения и официальности. Генри опустился на сиденье, как воскресным утром. Если не считать одного из двух представителей полицейского корпуса Блайтбери-на-море, репортера из «Блайтбери кроникл», доктора Джайлза, который кивнул им, и мистера Шерингема – директора школы Лонгфелло и отца безупречного рулевого Брэндона Шерингема, о чем ярко свидетельствовал его выдающийся нос, – зал был почти пуст. Опять же, как церковь Святой Анны.
