Первый свист скворца наполнен счастьем прилёта, вселяет уверенность и предчувствие тепла с красотой весеннего цветения. Хотя по утрам ещё морозно, но грачи уже копошатся в прошлогодних гнёздах на старых корявых берёзах, разлаписто вскинувших свои артритные щупальца в небо, словно пытаясь взгромоздиться на облака. Грачи, не спеша, оглядывают порушенные тяжестью зимнего снега жилища, словно оценивая, во что им обойдётся ремонт родительских гнёзд: «А может, поступить с ними по-людски? Бросить, и вся недолга». Но инстинкт жёстко держит их у гнёзд. Где-то ветку выдернут, где-то поправят сучок. Не сразу весна развернёт свои скатанные знамёна во всю ширь горизонта, но гнёзда должны быть готовы к исполнению своих целей.
А скворцы, словно обидевшись на людей, всё реже и реже селятся в старых скворечнях, предпочитая искать гнёзда в рощах и перелесках. Люди стали злы и неприветливы. Это видно по всему: не суетятся детишки с новыми скворечниками, чтобы приладить их ближе к дому. От птиц отмахиваются, как от надоевших насекомых. Сёла и деревни заполонили дрозды, нагло поедающие садовые огороды и даже овощи. Бороться с ними бесполезно, они изощрённее людей в своих проказах, ведь от этого зависит жизнь собственная и жизнь их потомства.
Теперь к основным бедам россиян добавились ещё две – дрозды и колорадский жук. Словно заключив союз, они присоединились к когорте чиновников, зорящих и громящих сельского жителя, обречённого пожизненно терпеть их произвол. Всё, чем жил крестьянин веками, уже не принадлежит ему: ни реки, ни леса вокруг деревни, ни сама земля. Всё это собственность какого-нибудь мордатого, зажиревшего на чужой крови и слезах отморозка-нелюдя, готового за лишний доллар закатать в асфальт мать родную. А ещё проще – утопить её в принадлежащем ему болоте (дешевле будет: платить не надо, да и маменька не выцарапается).
Уже нет среди людей того весеннего ажиотажа в ожидании полевых работ, всё продано, пропито и разворовано. Утешить душеньку нечем, она загублена. Теперь в России в почёте только заботы душегуба и Каина. Россия раскорячена наподобие пьяной бабы, её уже ничем не поднять, раскорячена самими же россиянами на радость и непотребство заморских «доброжелателей».
Но как всё это объяснить невинным птицам? Они же по-прежнему считают Россию своей прекрасной Родиной и не собираются ни торговать ей, ни покидать её. Для них она – единственное место, где можно вскормить птенцов и порадоваться смыслу непритязательной птичьей жизни. Для них она – всё! Взять надоТупо глядя в поданное заявление, чиновник соображал: «Что делать? Как быть?». Вроде обычные извечные российские вопросы, но так неприятно бывает иногда решить их смаху. Да и вообще, если решить эти вопросы, значит лишить смысла существования российского чиновничества. Конечно, тупым он никогда не был, даже наоборот, но привычная чиновничья спесь и выработанное годами службы мздоимство мешали ему решить этот пустяковый вопрос. Можно, конечно, подписать и дело с концом, но как подпишешь, если податель сего заявления ничего не предлагает взамен для его лапы. Убогий вид подателя говорит о том, что взять с него нечего, но взять надо обязательно, не то народишко так избалуется, что после не получишь ничего даже с олигарха. Ну, неужто уж совсем ничего у него нет? Последнюю рубашку содрать вроде неприлично, но уж если совсем ничего нет, то сойдёт и эта неприличность. Чиновник поиграл ручкой, почесал ладонь и вернул подателю заявление. Что же вы, голытьба, всё ходите, просите, а мне ведь тоже жить как-то надо. Семья, вон, одолела, одних ртов десяток (если считать вместе с любовницами) и все требуют. Они же не знают и знать не хотят, что с вас взять нечего. Совсем ничего не взять, совесть не позволяет. Ну, хотя бы на понюшку табаку. Совсем обнищал народец. Скоро, если эдак дело пойдёт, и нам придется по миру пойти, а это уж совсем никуда, если просто сказать – не в одни ворота. Ну, ничего, так вот походит, походит, глядишь, и поумнеет, чего-нибудь да принесёт. Принесёт, не может не принести. Ему же без моей подписи всё равно погибель. Жаль мужика, но баловать народец нельзя. На том стоит и стоять будет чиновная рать. От того и растёт да крепнет она.
