Разгром Екатеринослава не прошел бесследно для махновцев: его богатая добыча привела к полной бездеятельности махновскую армию. Правда, махновцы, по инерции еще могли занять часть Азовского побережья, где им не оказывалось почти никакого сопротивления, но перешагнуть через Акмонайский рубеж, обороняемый ген. Шиллингом, им было не по силам. Махновцы, встречая со стороны добровольцев организованный отпор, после некоторых безуспешных попыток, оставили Шиллинга в покое и занялись ликвидацией екатеринославской добычи.
Не тем, чем раньше, стал и Махно: он с головой окунулся в радости семейной жизни, мечтал о хуторе и собственном хозяйстве, о том, что пора бросить атаманство и сесть на землю. Об этом он не раз вел беседы со своими приближенными, восхваляя перед ними радости семейной жизни.
Помощники Махно, как и рядовые махновцы, позабыв обо всем, предавались безудержной, бесшабашной жизни.
Без конца лилось вино, гремела музыка. Столица Махновской республики Гуляй-Поле, переименованная в честь батьки в "Махноград", переполненная тысячными толпами празднично гуляющего народа, напоминала крикливую, пеструю ярмарку.
В толпе сновали неизвестно откуда появившиеся темные дельцы, скупали за бесценок драгоценности и старались выдумать для махновцев все новые и новые удовольствия.
Открывались картежные притоны, где проигрывались колоссальные суммы, рестораны и кафе, парфюмерные магазины и парикмахерские, появились портные "из Варшавы" и сапожники; махновцы делали маникюр, щеголяли невероятными прическами, над которыми ломали головы доморощенные "Жаны из Парижа", выливали на щегольские френчи флаконы духов.
Деньги и драгоценности пускались по ветру как пух. Махновцы не знали счета деньгам, и не прошло трех месяцев, как махновцы прогуляли, пропили всю екатеринославскую добычу. Постепенно предусмотрительные дельцы стали покидать махновскую столицу, закрывая магазины и кафе. Угар проходил. Наступали серые, унылые будни.
К этому времени и Махно стал уставать от радостей семейной жизни. Мечты о собственном хуторе потускнели. Махно все больше и больше начали раздражать те похвалы, которые расточались советской прессой атаману Григорьеву.
"Григорьев взял Херсон…" "Григорьев взял Одессу…" "Григорьев победил Антанту…"
Имя Григорьева пользовалось огромной популярностью. Григорьев – революционный герой. Махно видел, что на небе гражданской войны взошла новая яркая звезда, в лучах которой меркнет его слава.
Махновцы, разгруженные от екатеринославской добычи, не желающие итти на простой, случайный грабеж, все назойливей и нетерпеливей указывали Махно на Григорьева и даже промеж себя поговаривали о том, что пора итти к новому атаману…
Перед Махно встал вопрос: чем и как удовлетворить непомерно разросшиеся аппетиты своей шайки? Нужен был какой-то выход, иначе от него уйдет к опасному конкуренту все, что есть лучшего в шайке. И Махно задумал коварный план: спровоцировать Григорьева на совместное выступление против советской власти.
Этим Махно достигал двоякой цели: уничтожал соперника и завладевал его богатой одесской добычей, о которой день и ночь бредили махновцы.
И вот, Махно посылает к Григорьеву своих "дипломатов" – Козельского и Колесниченко, с которыми передает атаману свой братский привет и вместе с тем порицание за отступничество от "подлинных заветов революции".
Махновские "дипломаты", встреченные с торжественной помпой "двором" Григоьева, с успехом выполнили возложенную на них миссию. Они легко сговорились с легкомысленным Григорьевым, который и сам не раз, до приезда махновской делегации, задумывался над тем, что ему пора разойтись с большевиками, которые не оценили его "заслуг перед революцией" и, по распоряжению "какого-то актера Домбровского", выгнали его вон из Одессы.
Во время первого свидания с махновской делегацией Григорьев колебался дать определенный ответ: он не сказал ни да, ни нет. Но по возвращении из штаба 3-й советской армии, куда его вызывали для служебных объяснений, Григорьев решил встать на скользкий путь, на который его толкнул Махно. В штабе армии Григорьеву объявили, что он всего лишь начальник 44-й советской украинской стрелковой дивизии, чем было чувствительно задето честолюбие Григорьева, который мечтал о посте чуть ли не главнокомандующего войсками на Украине.
