Для меня басни Стивенсона стали большим сюрпризом. Написанные на Самоа в последние годы жизни, они были опубликованы посмертно. Это именно басни - во многих присутствует мораль, другие явственно содержат нравоучения. Только уж очень эти нравоучения странны… «Басни» местами напоминают произведения Амброза Бирса и демонстрируют возрастающий пессимизм автора. Многие из них не отделаны, они явственно писались «для себя». «Герои рассказа» стали основой для гениальной «экранизации» Рауля Руиса «Остров сокровищ» (думаю, фильм не был бы так хорош, если б сам Стивенсон не подкинул Руису идею).
Другие «басни» (прежде всего наиболее объемные) напоминают о Борхесе и Честертоне; их прочтение объясняет, почему два великих литератора так ценили Стивенсона. Впрочем, басни представляют не только литературоведческий интерес. Это прекрасная, филигранная проза. Признаюсь, я не привык к таким текстам, потому где-то, может быть, слегка изменял стилистику первоисточника, подгоняя текст под уже известные образцы. Надеюсь, это упражнение не вызовет резкого неприятия у поклонников Стивенсона. Хотелось бы увидеть на русском языке полное собрание его сочинений. Может, желание когда-нибудь сбудется.
Засим — приятного чтения.
Александр Сорочан.
Когда 32-я глава «Острова сокровищ» подошла к концу, две марионетки отправились прогуляться, чтобы раскурить трубочку перед тем, как продолжить представление; они встретились на открытом месте неподалеку.
«Доброе утро, кэптен», сказал первый, сопровождая приветствие военным салютом.
«Ах, Сильвер!» — фыркнул другой. «Вы на дурной дорожке, Сильвер».
«Что ж, кэптен Смоллетт», откликнулся Силвер, «долг есть долг, насколько мне известно, и нет ничего лучше; но мы-то сейчас не при исполнении; и я не вижу, с какой стати вам придерживаться этой высокой морали».
«Вы — проклятый мерзавец, дружище», сказал Капитан.
«Ну-ну, кэптен, будьте попроще», заметил второй. «Не стоит на меня всерьез сердиться. Я всего-навсего герой морского романа. На самом деле меня не существует».
«Что ж, я и сам тоже не существую», сказал Капитан, «и с этим приходится мириться».
«Я не могу ограничивать добродетельного героя в выборе аргументов», отвечал Сильвер. «Но я — злодей в этой истории, да, именно я; и скажите мне, как один моряк другому, в чем же тут разница?»
«Вы никогда не изучали катехизис?» сказал Капитан. «Разве вы не знаете, что есть и такая вещь, как Автор?»
«Автор?» переспросил Джон насмешливо. «А кто же улучшит меня? Ведь дела обстоят так: если Автор создал вас, он создал Долговязого Джона, он создал Хэндза, и Пью, и Джорджа Мерри — не то, чтобы Джордж был чем-то особенным, он — всего только имя, может, чуть больше; и он создал Флинта, кем бы тот ни был; и он сотворил весь этот бунт, причинивший вам столько забот; и он пристрелил Тома Редрута; и — что ж, если Автор существует, то подайте мне сейчас же Пью!»
«Разве вы не верите в будущее?» сказал Смоллетт. «Вы думаете, что нет ничего, кроме нынешней истории на бумаге?»
«В точности я этого не знаю», сказал Сильвер, «и я в любом случае не пойму, что с этим поделать. Но вот что я знаю точно: если существует такая штука, как Автор, я — его любимый герой. Он понимает меня куда лучше, чем вас — да, понимает. И ему нравится работать со мной. Он постоянно держит меня на палубе, с костылем и всем прочим; а вас он заставляет прятаться в трюме, где никто вас не видит и видеть не хочет, готов поспорить! Если Автор существует, гром и молния, то он на моей стороне!»
«Вижу, он припас для вас длинную веревку», сказал Капитан. «Но это не может изменить убеждений человека. Я знаю, что Автор уважает меня; я чувствую это своими печенками; когда мы с вами говорили у дверей форта, на чьей стороне, по-вашему, он был, дружище?»
«А разве он не уважает меня?» вскричал Сильвер. «Эх, вам стоит послушать, как я подавляю уже другой мятеж, разгоняю Джорджа Мерри, Моргана и прочих, незадолго до последней главы; тогда вы кое-что услышите! Тогда вы поймете, что Автор думает oбо мне! Но скажите вот что, вы считаете себя добродетельным, чистым героем?»
