Бирюков усмехнулся:
— Все законно, можете проверить документы. Они у Калужникова.
— Я верю, не подумайте. Но мне интересно, как это происходит.
— Видите ли, генная терапия — наука уже не новая. Не надо думать, что мы ставим какие-то уникальные эксперименты. Тут приходится действовать очень осторожно. Мы работаем с эмбрионами и детьми в возрасте до семнадцати лет. Это наша специализация. Иногда выезжаем, но чаще посещают нас.
— То есть вы лечите детей? Прямо тут? — Ручка замерла в руке Смирнова.
— Ну конечно. И уже много лет.
— Сколько?
— Дайте подумать. Лет шестнадцать.
— Многих вылечили?
— Достаточно.
— Примерно сказать можете?
— Могу точно, но нужно документы смотреть.
— Не надо. Навскидку.
Бирюков осуждающе покачал головой:
— Это же детские судьбы, а вы «навскидку».
— Извините. И все же, сколько вы излечили? Сотню, тысячу?
— Сотни две. Может, немного больше. Некоторые еще проходят лечение.
— Сейчас сколько у вас наблюдается пациентов?
— Это я вам могу сказать точно. Семьдесят четыре.
Смирнов присвистнул.
— Всех удается вылечить?
— Нет. Но большинство.
Смирнов поблагодарил химика, взял у него номер телефона и отправился дальше.
Людмила Ивановна Самсонова находилась в кабинете, который делила с мужем. Так было написано на двери. Она сидела за компьютером и что-то печатала. Смирнов представился и объяснил, что ему нужно. Вздохнув и с сожалением взглянув на монитор, женщина развернулась и положила локти на стол. На вид ей было столько же, сколько и мужу. Крашеная брюнетка с тонкими, властными чертами лица и ярким макияжем. В ушах — маленькие старомодные серьги с прозрачными камешками.
— Каким был Марухин? — медленно повторила Самсонова. — Дайте подумать. — Она сложила ладони и уткнулась в них лбом.
Пока женщина собиралась с мыслями, Смирнов разглядывал кабинет. Стеллажи, сейф, оргтехника, вентилятор в углу, куча дипломов в рамках, развешанных по стенам. Бросалось в глаза только одно: кубки и медали на разноцветных ленточках, видневшиеся буквально повсюду.
— Кому принадлежат все эти призы? — спросил Смирнов.
— А? — подняла на него глаза женщина, не сразу поняв вопрос. Затем улыбнулась. — Это наших детей. — Она взяла стоявшую на столе фотографию в рамке и развернула так, чтобы следователь мог ее видеть. — Ксюша и Максим.
На Смирнова смотрели два улыбающихся подростка. Очень похожие друг на друга.
— Сколько им? — вежливо поинтересовался полицейский.
Если тебе показывают фотографию своих детей, надо задать хотя бы пару вопросов.
— По четырнадцать.
— Близнецы?
— Двойняшки. Они разнояйцевые.
— А как похожи.
— Да уж.
Смирнов помолчал, разглядывая детские лица. Вдруг ему в голову пришла неприятная мысль.
— Они больны? — уточнил он. — Что-то генетическое?
— Нет, что вы! Просто держу тут их… добро. — Женщина улыбнулась. — Чтобы не расслабляться, — добавила она.
— Соревнуетесь с собственными детьми? — тоже улыбнулся Смирнов.
Самсонова нахмурилась:
— Нет, конечно. При чем тут это?
— Извините, это я так. Давайте вернемся к Марухину.
— Как скажете, — недовольно проговорила Самсонова. — Александр Викторович всего себя отдавал науке. Хотя, бывало, и по головам шел.
— Но из-за этого не убивают, — возразил следователь.
Самсонова пожала плечами:
— Не знаю. Наверное, всякое бывает.
— Что еще можете сказать о покойном?
— Только хорошее, — невесело усмехнулась женщина. — На самом деле даже не знаю. Человек как человек. Мы же с ним работали вместе, а не жили. Что конкретно вас интересует?
— На молоденьких он не заглядывался?
— Чего не было, того не было. Александру Викторовичу не до того было. Он с утра до вечера только о работе думал, я ведь вам сказала.
— С женой из-за этого проблем не было?
— Если и были, то я не в курсе. Спросите ее саму.
— Так и сделаю. Вы никого не подозреваете?
— Да нет. Кого я могу подозревать? Тем более я так поняла, что убийца — псих.
— Почему вы так решили?
— Судя по тому, что он сделал.
— А вам откуда это известно? — поинтересовался Смирнов, хотя уже знал, что услышит в ответ.
— От жены Марухина. Она ходила на опознание.
— Ей должны были показать только лицо.
— Простыня случайно соскользнула.
