В вестибюле он заколебался. У него не было никакой определенной цели. Дорога к зданию, где он за последние пять лет провел почти все рабочие дни, была пройдена совершенно автоматически, что-то вроде позыва, заставляющего человека заглянуть в пустое стойло, хотя он уже знает, что его конь исчез и сделать ничего нельзя: так и он не мог ничего сделать, пока бригады рабочих не возьмутся за дело, не проверят, что заложено в стены, не сравнят их со всеми извещениями на изменения и не выяснят, какие в конце концов изменения все-таки произведены.
Но все равно он уже был здесь, и потому прошел пустым вестибюлем мимо ядра здания к шахтам лифтов и нажал на кнопку местного лифта, ходившего до четырнадцатого этажа.
Лифт тронулся, и Нат услышал тихое гудение тросов. Индикатор засветился на четырнадцатом этаже и начал медленно, этаж за этажом скользить вниз. Когда двери открылись, Нат вошел и вдруг остановился с пальцем на кнопке.
В пустотелом ядре здания, объединявшем все лифтовые шахты, он услышал слабое гудение тросов другого лифта.
Двери его кабины автоматически закрылись, и он очутился в полной темноте. Нащупав на панели выключатель, он повернул его, замер и прислушался. Тихое гудение кабелей в ядре здания продолжалось, потом вдруг прекратилось. Наступила тишина.
«Ты можешь только гадать, – сказал он себе. – Это может быть кто угодно, на любом этаже, вплоть до шпиля. Ну и что? У тебя плохо с нервами, Натан Гейл. Поддельные извещения на изменения выбили тебя из колеи. Перестань об этом думать», – приказал он себе, нажал на кнопку, и лифт плавно тронулся.
На восьмом этаже он вышел из лифта и спустился по лестнице на второй из пяти технических этажей здания.
Именно здесь, так же как и в подвале, на сорок пятом, восемьдесят пятом и сто двадцать третьем этажах, даже посторонний мог до определенной степени понять безмерную сложность этого сооружения.
Здесь проходили кабели толщиной с ногу, по которым с ближайшей электростанции «Кон Эдиссон» поступало напряжение в четырнадцать тысяч вольт, что было намного больше, чем напряжение, достаточное для казни на электрическом стуле.
Здесь мощные трансформаторы понижали напряжение до уровня, необходимого для отопления, кондиционеров, вентиляции и освещения всех вертикальных секций здания.
Запах этого замкнутого этажа напоминал запах машинного отделения корабля – это был запах разогретого металла и масла, резины и краски, отработанного воздуха, изоляции и сдержанно гудящих механизмов, подчинявшихся своему Богу – электричеству.
Электричество было неслышным – хотя трансформаторы тихо гудели – и незаметным. Но оно было основой жизни всего здания.
Без электричества это гигантское, сложнейшее сооружение совершенно беспомощно, это только мертвая громада тысяч и тысяч тонн стали и бетона, окон из закаленного стекла и алюминиевой обшивки, кабелей, труб, проводов и невероятно сложных механизмов.
Без электричества здание невозможно отапливать, освещать, проветривать, невозможно пользоваться его лифтами и эскалаторами, не работают системы автоматики и контрольные мониторы.
Без электричества здание слепнет и глохнет, немеет и задыхается – мертвый город в городе, памятник тщетности человеческой изобретательности, мечтаний и сомнительного жизненного опыта, Большая пирамида, Стоунхедж или камбоджийский Ангкор-Ват, курьез и анахронизм.
Нат взглянул на главный электрический кабель, тщательно разведенный, чтобы отдавать свою огромную энергию сюда и одновременно передавать ее без потерь на следующий технический этаж и так далее до самого верха. Здесь был сосредоточен жизненный центр Башни, как человеческое сердце, открытое для операции.
Нат вспомнил о конверте с поддельными изменениями, который лежал у него в кармане, и снова почувствовал, как в нем поднимается волна неудержимой ярости.
Он понимал с трудом сдерживаемую ярость Гиддингса, потому что зародыши ее чувствовал и в себе, и причина та же – работа для него что-то святое.
Да, многие сегодняшние люди, даже большинство, смотрят на вещи иначе, например Зиб, но какое дело ему до того, что думают другие.
