— Господин Креслин!
Темнота окутывает его, словно из ниоткуда спустилась ночь. Рука метнулась к клинку, но пальцы лишь скользнули по рукояти: чьи-то руки прижимают его к граниту стены.
Он тянется мыслью к ветрам зимы, и они приходят. Подхваченный вихрем шелковый шарф хлещет по лицу и глазам. Руку, так и не дотянувшуюся до меча, пронзает холодом. Мгновенный укол, и вихрь уносится прочь. Тьма развеивается. Он снова один, если не считать стоящего с опущенными глазами герольда.
— Что… что это было? — выдыхает Креслин.
— Что милостивый господин имеет в виду? — паренек поднимает на него ясный взор. — Некая женщина окликнула милостивого господина по имени, и он остановился поговорить с ней. Сам я ее не разглядывал, поскольку решил: раз милостивый господин счел нужным остановиться, он знает, что делает, — юноша присматривается к Креслицу и робко спрашивает: — Что-то не так?
— Так ты точно ее не разглядел?
— Нет, милостивый господин. Она стояла в тени.
Креслин переводит взгляд на дверь. Конечно, коридор не сад, но окна и здесь дают достаточно света. А никаких теней нет и в помине.
— Ладно, — машет он рукой, смиряясь с обстоятельствами. — Жаль только, что я так и не узнал, кто она такая.
— Должно быть, она много думает о милостивом господине, иначе не повела бы себя так откровенно, — с искренним удивлением говорит герольд.
Креслин выдавливает фальшивую улыбку. Может быть, это подстроил Дрерик? Но почему тогда все ограничилось уколом в руку? Он не смотрел на рукав, но и без того знал, что там совсем крохотная, такая, что не видна на шелке, дырочка.
Но, в конце концов, по сравнению со стычкой в саду — это происшествие пустяковое. Лучше всего поскорее о нем забыть.
Но забыть никак не удается.
— Ты позволил себе рисковать, Креслин. А вдруг бы он оказался мастером клинка?
— Так ведь не оказался же. И не мог: он слишком мастерски носит шелка.
Маршал качает головой.
— Ты хоть понимаешь, что это изрядно осложнит твою жизнь?
— Мою жизнь? Меня больше волновали твои переговоры.
Он бросает взгляд на окно, где ветер, предвестник еще только затягивающих горизонт дождевых туч, шевелит шелковые занавески.
— Ну, по части переговоров ты мне так удружил, что дальше некуда.
Маршал делает шаг к окну, потом останавливается и устремляет на сына взгляд суровых голубых глаз.
Креслин молчит, размышляя, следует ли воспринимать услышанное как шутку, и ждет, когда она продолжит.
— Консорт, почти мальчик, обезоружил одного из самых опасных бойцов Сарроннина. Нертрил убил более десятка соперников, и мужчин, и женщин, — маршал хрипло смеется. — А ты еще и извинился перед ним за то, что не дотягиваешь до уровня стражей. Твой приятель герольд разнес эту новость по всему дворцу прежде, чем ты успел добраться до своей комнаты.
— Не вижу проблемы, — пожимает плечами Креслин.
— Какое семейство согласится принять консорта более опасного, чем любой из живущих к западу от владений магов и владеющего клинком лучше большинства воительниц Кандара? В сознании чтящих Предание такое укладывается с трудом, — маршал улыбается. — Ну, а разрисовывать тому хлыщу физиономию и вовсе лишнее. О, я понимаю, он заслужил урок, но ты дал всем здешним понять, что меч у тебя не игрушка. Мы-то все усвоили это давным-давно… — она отворачивается к окну. — Да, в каком-то смысле жаль, что весной прошлого года нам не удалось сговориться с сутианским посланником. Мы сделаем, что сможем…
Креслин заставляет себя не хмуриться: он, по крайней мере, никого не убил. Но имея в виду настроение маршала, он решает не упоминать о странном происшествии в коридоре. В конце концов, он получил всего лишь булавочный укол, да и булавка, судя по его самочувствию, была не отравлена.
Стражница у дверей, пока Креслин не смотрит в ее сторону, качает головой. Точь-в-точь как маршал.
