Смех за столами стражей действует Креслину на нервы, но менестрель продолжает распевать куплеты, высмеивающие мужские слабости. С каждой строчкой Креслин все крепче сжимает зубы.
Лицо маршала остается бесстрастным. Сидящая рядом с ней Ллиз улыбается, но так, словно не совсем уверена в том, что стихи и вправду остроумные.
Менестрель, облаченный в обтягивающие штаны цвета загорелой кожи и ярко-голубую рубашку из блестящего шелка, ловко пританцовывает на помосте, время от времени подчеркивая содержание песни взмахами веера, сработанного в форме меча.
— Но что с него возьмешь, ведь он мужчина!
Менестреля награждают бурными хлопками, и он раскланивается во все стороны, прежде чем отбросить свой шутовской веер, достать гитару и сесть на табурет лицом к публике.
Хлопки и свист замирают. Креслин любуется слетающими со струн гитары мерцающими серебристыми нотами и подмечает, как встречают стражи более традиционную балладу Фенардре Великого. Юноша с серебряными волосами вспоминает, что слышал эту песнь в исполнении другого мужчины. Тоже с волосами цвета серебра.
Менестрель неплох, хотя выдающимся его не назовешь. Креслин, пожалуй, играет и поет не хуже, но на звание менестреля не претендует. Баллада заканчивается, звучат вежливые аплодисменты. Менестрель кланяется маршалу и, обернувшись к сидящим внизу стражам, начинает наигрывать захватывающий ритмичный мотив.
Некоторые из стражей-воительниц подхватывают ритм боевого марша Западного Оплота, отбивая его на столешницах кубками и кулаками.
Даже когда Креслин наслаждается знакомой музыкой, его не покидает чувство отчужденности. Ему кажется, что и на помосте, и в пиршественном зале он не свой. В его ушах, не умолкая, звучит рефрен комического куплета: «Ну что с него возьмешь, ведь он мужчина!» Встретившись взглядом с маршалом, он поджимает губы. Некоторое время юноша и мать молча смотрят друг на друга, но он отводит глаза первым. В конце концов, какой в этом смысл?
Уже в который раз его посещает мысль о необходимости покинуть Оплот и искать собственное место в мире. Но какое? Как? Где?
Невидящие глаза юноши устремлены к менестрелю.
Певец снова встает и отвешивает поклон перед столом, за которым сидят маршал, маршалок Ллиз, консорт и капитан стражей Эмрис.
Когда свист снова стихает, маршал склоняется к Эмрис и шепчет что-то той на ухо. Глаза Эмрис перебегают с Креслина на менестреля, и она качает головой.
Креслин сосредоточивается па потоках воздуха, вызываемых ревущим в огромном очаге пламенем, но они доносят до него лишь обрывок последней фразы маршала:
— …После Сарроннина ему будет постоянно угрожать вызов на поединок. Он должен быть подготовлен настолько хорошо, насколько возможно.
— Как пожелаешь, — соглашается Эмрис, но без особой радости.
Креслин жалеет, что не начал прислушиваться раньше. Менестрель приближается к столу, и маршал встает.
— Если ты не против, Рокелль из Хидлена, присоединяйся к нам.
— Сочту за честь.
Рокелль кланяется. Он строен, как юноша, и голос его звучит молодо, но седина на висках и расходящиеся от глаз тонкие морщинки выдают возраст.
Креслин заставляет себя не хмуриться.
Заняв пустующее место меж Ллиз и Эмрис, Рокелль тянется к кубку, который наполняет для него сестра Креслина.
— Хм… пение сушит горло, особенно когда тебя ценят.
— А когда нет? — любопытствует Эмрис.
— Тогда становится не до жажды, — Рокелль отпивает большой глоток подогретого с пряностями вина.
— Есть интересные новости? — спрашивает маршал.
— Новостей всегда хватает, милостивая госпожа. Не знаю только, с чего начать. Может быть, с Белых магов? Великий тракт проведен куда дальше, чем до серединной точки Рассветных Отрогов, и теперь они строят порт у Великого Северного Залива. На том месте, где раньше находился город Лидьяр.
— А что стало с герцогом Лидьяра?
— А что случается с любым, кто дерзнет противиться Белым? Хаос… разрушение, — менестрель делает еще один, на сей раз крохотный глоток и тянется за лежащим перед ним на тарелке ломтиком белого сыра.
— А как насчет тех, кто предположительно оберегает порядок? Насчет Черных?
