Я вручил Новаку канистру бензина, и они с Виташкой откланялись.
– Так что эта итальянка говорила? – набросился я на домработницу Этера, как только за ними закрылась дверь. – Давайте по порядку!
– Говорила, что сама из итальянок; что адвокат ее сюда прислал квартировать, а то в Варшаве койку не снимешь.
– И во сколько она приехала?
– Да после заката, стемнело уже. Но сначала она к нам в деревню заглянула. – Бедная женщина старалась не встречаться со мной глазами.
Виташкова убеждена, что я расспрашиваю ее с одной-единственной целью – сохранить хорошую мину при плохой игре. У нее на лице это было написано.
Старый ханжа и лицемер, известно зачем прикатила сюда красотка, а еще посуду перебил, засвинячил ковер и сам упился в чернозем, а теперь дурака валяет.
– Мой-то – аккурат повечерял и сторожить собирался идти, как во двор машина въехала. Пани с собакой не по-нашему заговорила, и псина тут же к ней ластиться начала! Дивны дела твои, Господи! Мы Тузика приучили чужим не доверять, а кормим его хорошо, потому, что из голодного какой сторож, за кусок хлеба своего благодетеля предаст. Ко мне она обращалась «пани Виташкова», хоть я ей не назвалась, видно, знала, как меня кличут. Машину, говорит, я у вас оставлю, потому что бак пустой, но вы ее в амбар поставьте, чтобы никто не знал, что я у американца ночую. В деревне, говорит, сплетничать любят, да и образованные дачники не лучше. Такие уж люди, ученый или неграмотный, а все равно им любопытно, что другие по ночам делают, так пусть адвоката по языкам не разносят.
– И она сказала, что я договорился с ней здесь встретиться?
– Боже упаси, нет! – всплеснула руками Виташкова. – Сказала лишь, что адвокат в Ориле человек известный, а она, итальянка, значит, знаменитая. Газетчики, коли прознав, что она тут, набегут сразу, потому что на артистов они лакомы, как кот на сметану. И сразу в газетах пропечатают. Неладно получилось бы: американец уехал, а его домом распоряжается адвокат, мужчина нестарый и красивый.
– Гм… Так и сказала!
Я невольно провел рукой по густым пока волосам. Фигура у меня стройная, спасибо работе в саду и гребле. Надо же, я еще нравлюсь женщинам. Но где эта загадочная Виджиелла могла меня видеть?
– Так и сказала! Красивый и нестарый. А она женщина одинокая и знаменитая, так что люди сразу пойдут языками чесать.
– И как выглядела женщина одинокая и знаменитая?
Виташкова вздохнула. Понять ее можно. Устроил тут черт знает что в компании е «этой пани», а теперь бесстыдно отрекается от всего, как нашкодивший мальчишка. Тем не менее, она послушно описала гостью.
Светлые волосы да плеч, голубые глаза, непромокаемая куртка цвета кофе с молоком, черные бархатные штаны и лакированные сапоги выше колена.
А кто же тогда шепелявая баба с опухшей щекой и слезящимися глазами? Очередная ипостась все той же неуловимой особы? Но неужели возможна такая метаморфоза?
Я припомнил перчатки из розовой резины. Наверное, молодые руки ей не удалось превратить в старые, изуродованные возрастом и работой, поэтому пришлось прибегнуть к помощи перчаток.
А постоянная суета? Ведро, со страшным скрипом поставленное… нет, подставленное под ноги типу в котелке. Она исподволь приучила бандитов к своим походам на чердак. Затеяла возню с мокрым ковром, натащила простыней, которые потом переправила наверх… Готовила побег – единственный выход из игры, которая в случае разоблачения могла для нее плохо кончиться. Но если бы я сказал, что не знаю ее… Ей пришлось рискнуть и довериться мне.
– У этой дамы были ключи от дома Этера?
– Не знаю. Она не сказала. Я впустила ее своими ключами, но ей их не оставляла. Она спасибо сказала, долларовую бумажку дала за хлопоты и просила прийти только сегодня утром, часов в восемь. Так я и сделала.
– Мне очень важно сохранить все в тайне, пани Виташкова.
Не стану окончательно губить и без того изрядно подмоченную репутацию. Объяснения подождут до приезда мистера Станнингтона.
– Мы ради вас лжесвидетельствовать готовы, пан адвокат, за то добро, что вы нам сделали, не то, что язык за зубами держать».
* * *
После обеда приехал Бей.
