Баронесса Вревская: Роман-альбом - страница 75

Сестра своей «цензурой» заложила первый камень в пьедестал легенды Вревской, оставив от человека с его слабостями и сомнениями — только подвиг. И она парит над нами: прелестная женщина в безукоризненном костюме с крестом на груди...

В Бялу в парке — белокаменная скульптура. Сидящая женщина в одеянии сестры милосердия, ноги подвёрнуты, одна рука на коленях, другая под щекой. Поза скорби.

На могиле скромный памятник. «Сёстры милосердия Неелова, баронесса Вревская. Январь 1878 г.».

В Плевне, в Скобелевском парке, в филиале Военно-исторического музея, хранится портрет Юлии Петровны, написанный маслом. Кто-то из раненых, видно, очаровался её красотой.

В газете «Новое время» в конце января некролог с портретом.

В журнале «Пчела» сонет Полонского в её память.

В 1907-м — публикация в Щукинском сборнике писем Тургенева.

Вот и всё, что осталось о ней. Одна десятая. И легенда.

1 сентября 1877 г. Благополучно вернулась из Харькова в Яссы и снова вступила в исполнение своих обязанностей. Я была уполномоченной с поездом, и у меня были счёты казённые на 300 руб. Я очень боялась не сбиться и каждый грош записывала. У нас становится холодно в бараке.

24 сентября. Я была нездорова эти дни, точно вроде лихорадки. Мы сильно утомились, дела было гибель — до тысячи больных в день, и мы целые дни перевязывали до 5 часов утра, не покладая рук. Теперь я приняла капли, и лихорадка прошла. Многие из наших дам думают уехать в октябре. Корниловы, кн. Голицына и Философова. Кн. Голицына очень хворает и кашляет, но она удивительная женщина, и я её очень полюбила. Я же не знаю, на что решиться — буду оставаться, пока здоровья хватит; говорят, что в конце октября нас перевезут в Галац, где строится тёплый зимний эвакуационный барак, но верного ничего нет; я совершенно привыкла к нашей жизни, и мне было бы скучно без дела; я очень рада работе, и меня тут, кажется, довольно любят. Я окончательно должна экипироваться; моё бельё стало в лохмотьях, также платья за три месяца такой работы страшно обтрепались; у нас настают холода.

3/15 октября. Я думаю, ты беспокоишься моим долгим молчанием, но я со дня на день откладываю писать тебе, так как хотелось сказать что-либо положительное. Вот мы, добровольцы, т. е. волонтёрки, как нас некоторые называют, очень утомились. Кн. Голицына всё хворает, похудела; она берёт отпуск на 4 месяца и, может быть, вовсе не вернётся. Многие уезжают совсем. Госпожа Новосильцева и я берём отпуск на 2 месяца, то есть от 1 ноября до 1 января. Здоровье моё хорошо, лихорадка давно прошла. Но чувствую, что нет уже той энергии, что прежде, и что надо отдохнуть; кроме того, мне хочется видеть вас, и я решила поехать в начале ноября на Кавказ. Пробуду с вами праздники и в первых числах января опять вернусь сюда, если Господь поможет. Так, может быть, до скорого свидания.

У нас всё то же, но больных больше, чем раненых. Барак наш всё ещё не приспособлен к зиме, и всем холодно.

18 октября. Не понимаю, отчего ты не получаешь моих писем? Я получила отпуск на 2 месяца, но что с ним будет, Бог знает. Я намереваюсь, если не будет много дел, отправиться в ноябре в Бухарест и проехать в Фратешти, а в декабре приеду на Кавказ, провести с вами Рождество. В январе опять вернусь сюда обратно и буду тут всю зиму, если война продолжится. Кн. Голицына и Нарышкина сегодня уезжают, и я очень жалею об их отъезде. Корниловы со всеми остальными хотят вернуться. Я ночью дежурю очень редко. Все киприановские сёстры сюда приехали к нам; у нас теперь мало раненых, все больные, но сию минуту сказали, что ждут большую партию раненых после победы Гурко, следовательно, будет опять много дела. Если будет очень много дела тут, то я в отпуск, может быть, не пойду.

25 октября. У нас опять работа: завтра ждём 1500 чел. раненых. Сегодня было 800, но я нахожу, что работаю мало, так как сестёр великое множество и раненые нарасхват; но, несмотря на это, дни проходят в бараке и писать почти не нахожу минуты. Со мной теперь живут м-ль Булгакова и Цурикова. Обе очень милые, и мне веселее, нежели с Корниловыми.