Вревскому эти грёзы не показались бы смешными, и за ним водилась жажда геройства. Ещё в 1840 году, чтобы попасть в герои сразу, да ещё с приятелем-декабристом А. II. Беляевым, капитан Вревский решил отбить у черкесов пушку. Так, не напрягаясь, между шампанским и преферансом. Черкесы прямо протелепатировали намерения молодого барона и пушку, постреляв по русскому лагерю, всегда увозили. А потом и вовсе перестали таскать за собой. Может, кто и украл её, но не Вревский. Это факт. Быстрое геройство не состоялось.
Вревский специализировался на набегах. Быстро продвигаясь по службе (значит, хорошо набегал), уже в 1845 году сделался командиром Навагинского пехотного полка (его «невесте» четыре года). Затем ещё несколько лет непрерывных набегов, разорений, вылазок — и он командир 1-й бригады 19-й пехотной дивизии. С 1852 года уже начальником Владикавказского военного округа успешно охранял русскую пограничную линию от покушений Шамиля.
С 1856 года — генерал, назначенный командовать войсками Лезгинской кордонной линии. Женился на Юлии Петровне, юной, нежной и прекрасно образованной, но из формы не вышел: весь пятьдесят седьмой и пятьдесят восьмой годы удачно смирял Чечню. В 1858 году окончательно прижал Шамиля, разорив сорок аулов и взяв три каменных укрепления с орудиями. Когда он возвращался в крепость, в крови и копоти, что чувствовала его юная жена? Бежала ли ему навстречу, бросалась ли на шею?
20 августа 1858 года при штурме аула Кетури уложила барона чеченская пуля. Ипполит Вревский так увлёкся атакой, что забыл, как опасен укреплённый аул, где каждая сакля — крепость. Его погубил азарт человека, любящего драться. Сослуживцы отмечали, что это «...чуть ли не единственный пример в Кавказской войне смерти в бою генерал-лейтенанта».
В Телави его привезли на арбе. Через два дня он умер. Шамиль чуть не спятил от радости, Юлия плакала.
Генерал Н. И. Вольф в некрологе заверял:
«И. А. Вревского будет оплакивать весь Кавказ, ибо он был из тех генералов, которые воспитывались в преданиях школы генерала Ермолова и сохранили дух, внушённый Ермоловым Кавказскому корпусу. Он был храбрый и правдивый, берёг своих солдат, бил горцев не на бумаге, а в бою. Шамиль три дня праздновал смерть «этого рыцаря без страха и упрёка».
Воспоминаний о «рыцаре без страха и упрёка» немного. Точнее, написали о нём только двое. Декабрист А. II. Беляев (с которым задумывалось похищение пушки в сороковом году) и личный секретарь Вревского штабс-капитан Зиссерман. Их воспоминания сходятся в оценке личной храбрости барона, который «всегда сам командовал батальоном и выбирал опасные позиции», его азарта и страсти в бою.
Беляев знал Вревского в сороковые годы, молодым, очень образованным офицером с правильными чертами лица немного южного типа, с вкрадчивой походкой и неизменным чубуком в зубах. Невысокого роста, складный кареглазый брюнет. Манера общения несколько застенчивая. В Дерптском университете он прошёл курс медицины, отчего, вероятно, имел одну оригинальную привычку: не пропускал мимо ни одного офицера с больными зубами. Всюду возил с собой ящик со щипцами и наводил страх на жителей крепости. Беляев было подумал, что это шутка, но барон не умел и не любил шутить и как-то на глазах у приятеля мастерски вырвал зуб графу Штейнбоку. Беляев потерял аппетит (дело было за обедом), Штейнбок — сознание, а барон преспокойно сложил инструменты, откланялся и бесшумно удалился.
В молодости очень много танцевал на импровизированных балах в собственном доме. Завёл оркестр полковой музыки и очень заботился о нём. Держал сани для пикников, если вдруг выпадет снег, и увозил понравившихся девиц на своих резвых лошадях далеко вперёд, так что родственники очень нервничали, а один дядюшка даже хотел с бароном драться из-за племянницы, но вмешались гости... и снова выручил этикет.
А. Л. Зиссерман узнал Вревского позже (в середине пятидесятых), за несколько лет до смерти, и составил своё мнение о характере начальника. Пристрастие к дёрганию зубов запомнилось ему меньше, чем ещё одна оригинальная черта. Летаргические приступы, в которые барон впадал от волнения накануне важных событий. Заснуть мог за столом, прямо во время военных сборов — трясли его все по очереди и вместе — батальон-то готов выступать. Солдатам же не скажешь, что генерал спит и атака отменяется. Лицо у него делалось бледным, как у мёртвого. Трясли, толкали, поднимали — «...он на секунду откроет глаза, скажет: «Хорошо, подай трубку», и спит дальше».
