В таких частях вся система взаимоотношений по линии «командир — подчиненный» была принципиально отличной от системы, сложившейся в традиционных частях русской армии. Помимо личной храбрости, военного таланта, заботы о своих солдатах от командира также требовалось умение «навести страх». Справедливость, гуманность, вежливое обращение, добродушие воспринимались горцами и степняками как признак слабости командующего, его неуверенности в себе. Уважение к своему командиру обязательно должно соседствовать со страхом — именно подобная комбинация обеспечивала успешность действий подобных формирований. В полном соответствии с этими принципами строил свою дивизию и барон Унгерн. Сам он называл себя сторонником «палочной дисциплины» и подчеркивал, что своим идеалом считает дисциплину времен Фридриха Великого, Павла I и Николая I.
Станция Даурия стала опорным пунктом между Читой и Китаем. Военный городок, расположенный у самой станции, представлял собой несколько трехэтажных кирпичных казарм, отдельные здания, в которых в мирное время размещались офицерские квартиры, церковь, артиллерийские мастерские, конюшни, хозяйственные помещения. Дивизия занимала весь городок. Четыре казармы, расположенные по углам военного городка, были превращены в укрепленные форты: окна и двери замурованы, на верхних этажах и крышах установлены пулеметы. Основной задачей Азиатской дивизии являлась охрана железной дороги на участке между станциями Оловянная и Маньчжурия. В состав дивизии входили: комендантский эскадрон, 3 конных полка, отдельный Бурятский конный полк, 2 конные батареи и Корейский пеший батальон. Даже недоброжелатели Унгерна единодушно признавали, что дивизия прекрасно дисциплинирована, одета и обута строго по форме (защитные рубахи и синие шаровары), офицеры, всадники и конский состав обеспечены всем необходимым: питанием, обмундированием, фуражом. Все военнослужащие получали фиксированное жалованье, выплачиваемое в золотых рублях и всегда в срок. Семьям военнослужащих выдавались денежные пособия. На это Унгерн обращал особое внимание. «… K удовлетворению семейств денежным и пищевым довольствием он был особенно внимателен», — вспоминал современник. На плечи барона Унгерна также легла обязанность платить рабочим и служащим КВЖД, оказавшимся в его зоне ответственности.
Их заработок также выплачивался в золотой монете. Всем взрослым служащим мужского пола, а также офицерам и казакам ежедневно выдавалось по пачке папирос и коробку спичек. (Заметим, что спички в условиях тотального дефицита, вызванного Гражданской войной, ценились ничуть не меньше золота.) Никаких производственных конфликтов — задержки жалованья, забастовок, случаев саботажа, сотрясавших тылы белых армий на Восточном фронте, у Унгерна не наблюдалось.
H.H. Князев писал в своих заметках-воспоминаниях о генерале Унгерне, публиковавшихся в 1930-х годах на страницах эмигрантского журнала «Луч Азии»: «Благодаря неусыпным заботам своего начальника Азиатская конная дивизия стояла на значительной высоте в смысле дисциплины и выучки. Боевые же качества этой части были вне критики. Основным недостатком дивизии был низкий культурный уровень и разношерстность ее офицерского состава. Правда, все офицеры имели большой боевой опыт и личную храбрость, но интеллектуальное развитие типичного для дивизии офицера было чрезвычайно низко. Этим недостатком особенно страдал старший командный состав, выдвинутый самим бароном из нижних чинов. Считая таких людей всецело ему обязанными, Роман Федорович вполне на них полагался и верил только им». Известен случай, когда вполне подготовленный и храбрый офицер был назначен заместителем Унгерна генералом Резухиным исполнять должность командира полка. Однако это назначение было отменено Унгерном, лаконически пояснившим свое решение: «Больно грамотен».
В недоверии, которое испытывал Унгерн к «интеллигентам» и интеллигентскому сословию вообще, не было ничего иррационального, как не было и скрытого ощущения собственной неполноценности. Подобное отношение барона к офицерам «интеллигентного типа» имело свои глубокие причины: основы подобной неприязни объяснялись социально-психологическими и идейно-мировоззренческими причинами, идеологическим расколом Белого движения на многочисленное «левое», республиканско-либеральное, политически гибкое крыло и на «правое», идейно-монархическое, к которому принадлежал и сам Роман Федорович. Позже Унгерн одной из причин своего ухода в Монголию объяснял «несходством взглядов» с большинством колчаковских генералов, которые, по словам самого барона, «начали розоветь». «Это мне не по пути», — говорил Унгерн.
