Он исступленно колотил бамбуковой тростью по карте там, где была горная цепь Гималаев.
— Там, на вершинах, мы найдем людей, которые еще не забыли своих арийских предков. Там, на головокружительной границе Индии и Китая, возродится моя империя. Мы будем говорить на санскрите и жить по принципам Ригведы. Мы обретем забытый Европой закон. И вновь засияет свет Севера. Вечный закон, растворившийся в водах Ганга и Средиземноморья, восторжествует.
Барон поднялся. Глаза его сверкали. Голос срывался на хрип. Ввалившиеся от усталости щеки покрывала светлая щетина. Он откинул волосы со лба, обнажив огромных размеров лоб. Одинокой и хрупкий командир поглощенного тьмой веков народа. Он продолжал:
— Мой орден будет на вершинах гор. Между Непалом и Тибетом я открою школу, где буду учить силе, которая нужна еще больше, чем мудрость.
С лихорадочно-блестящими глазами он прокричал:
— Все готово! Меня ждут в Лхасе! Я открою секрет рун, пришедших с Севера и спрятанных в тайниках храмов. Мой Орден монахов-воинов превратится в еще невиданную доселе армию. И Азия, Европа и Америка затрепещут…
— Нет, — сказал Резухин, — нет.
Впервые маленький генерал посмел восстать против Унгерна. Но на этот раз это было выше его сил. Он больше не мог безоговорочно подчиняться. И забыл о дисциплине и дружбе. Его руки дрожали, а глаза наполнились слезами. Он снова повторил:
— Нет, Роман Федорович! Нет.
Барон вздрогнул и посмотрел на него. Казалось, что это «нет» внезапно разрушило его мечту: так неожиданно сорвавшаяся лавина сметает приютившийся над обрывом буддийский храм, и он летит в пропасть с мельницами для молитв и бонзами в шафрановых одеяниях.
— Мне не дано понять твоих планов, — объяснил Резухин. — Я знаю только одну армию — царскую. И одну религию — христианство. Но дело не в этом. А в том, что мы никогда не дойдем до Лхасы. Посмотри на карту. Нам не преодолеть китайского Туркестана. А Маньчжурия от нас в двух шагах. Достаточно только захотеть и пойти на восток.
— Никогда! — закричал Барон. — Только Тибет…
Унгерн почти один. С ним кучка тех, кто не погиб и остался верен. Чья честь, как и у него, тоже верность. Унгерн едет по алтайским нагорьям на любимой кобыле Маше и видения охватывают его…
«Вот над монастырем-крепостью развевается золотой стяг с подковой и солнечным знаком Чингисхана. Волны Балтийского моря разбиваются о громаду Тибета. Восхождение, вечное восхождение на Крышу Мира, где царят свет и сила. Восхождение…»
Серая лошадь споткнулась о камень. И мечта тут же исчезла, поглощенная маревом, окутавшим знойную землю».
Один из наиболее глубоких исследователей истории Гражданской войны А. С. Кручинин в своих рассуждениях и выводах не столь «романтичен» и «экзотичен», но зато куда более убедителен, опровергая «тибетскую версию».
«Посмотрим, однако, хотя бы на географическую карту. Во всех передвижениях Азиатской конной дивизии после отказа от прорыва к Верхнеудинску наблюдается… ярко выраженный «дрейф» на юго-запад. Помимо условий местности, где теснины ограничивали свободу передвижения колонны и в известной степени задавали его направление, причинами могли стать и догадки генерала, что большевики будут ловить его в районе Урги и восточнее, и, конечно, планы дальнейших действий. Но Тибетом здесь, очевидно, и не пахнет.
Помимо того что пришлось бы преодолеть расстояние чуть ли не в две с половиной тысячи верст через солончаки Монголии, зловещие пески Гоби и неприступные горные хребты, — не слишком ли это даже для Унгерна?! — для продвижения в Тибет ему следовало идти на юг, а не на юго-запад, где на пути сразу бы вставали дополнительные препятствия в виде хребта Хангай и Монгольского Алтая; а ведь география Монголии, в отличие от далекой горной страны, была известна достаточно неплохо. Именно общее направление движения дивизии, существование в Кобдо и Улясутае подчиненных Унгерну группировок… позволяют с большой долей уверенности реконструировать стратегическую идею, генерала».
В уже упоминавшемся нами некрологе, посвященном памяти барона Унгерна и опубликованном на страницах пражской «Русской мысли» в 1922 году, упоминается еще один вариант движения Унгерна — в направлении границы с Туркестаном. «Туркестанский вариант» по-настоящему никогда и никем не анализировался; однако заметим, что в Средней Азии вооруженная борьба с советской властью продолжалась с переменным успехом вплоть до начала 1930-х годов. К совместной деятельности с силами, подчинявшимися вождям среднеазиатских племен, Унгерн всегда проявлял повышенный интерес. Чрезвычайно внимательно относился барон и к религиозным нуждам мусульман, служивших под его началом, — в мусульманских подразделениях имелись муллы, на время религиозных праздников отменялись любые занятия. Вспомним также и роман П. Н. Краснова «За чертополохом» — восстановление монархической власти в России начинается именно с Туркестана и Средней Азии…
