Некоторое время Мисбах сидел молча, погруженный в раздумья. И вдруг безмолвие ночи разорвал безумный, неистовый и вместе с тем печальный грохот барабанов.
Вслед за барабанным боем послышались звуки старинной песни, напоминавшей плач… Ее ритм постепенно нарастал. Мисбах слышал, как чьи-то вопли и вздохи вплетаются в пение и бой барабанов. Он сжал уши руками, пытаясь избавиться от этого кошмара.
— Ты слышишь бой барабанов? — спросил он лейтенанта.
— Конечно. Это поют туареги.
— Туареги?
— Туареги собираются каждую пятницу в полночь и поют, пляшут и бьют в барабаны до самого утра. Такой у них обычай.
Лейтенант начал надевать сандалии.
— Тебе надо отдохнуть… завтра предстоит длинный путь.
Он закрыл за собой дверь, а через мгновение послышалось урчание мотора лендровера. Услышав шум удалявшейся машины, Мисбах оделся и вышел из дому.
Между финиковыми пальмами, утопавшими в темноте, были видны очертания кладбища. За песчаным холмом вокруг барабанов женщины в черных одеждах и мужчины в белых чалмах танцевали, вскрикивали, судорожно корчились и ударяли себя кулаками в грудь.
Мисбах присел на корточки на вершине холма и стал наблюдать за их танцем. Он вслушивался в барабанный бой, душераздирающие вопли и песни. Эти звуки разрывали мрачное безмолвие пустыни.
Рано утром Мисбаха разбудил ветер, который ударял в стекла и стучал створками дверей. Мисбах в ожидании сел в холле. Пыль покрыла его волосы, шею, проникла через одежду и осела на теле. Он чувствовал головокружение.
Вскоре появился лейтенант, одетый в летнюю униформу.
— Ты готов? — спросил он Мисбаха. — Нам надо выехать, пока не разбушевалась буря. Мы должны успеть на самолет, отлетающий после полудня. Я решил тебя отвезти сам.
Лейтенант сел за руль, включил мотор, и лендровер резко рванул с места. В течение четверти часа они не обменялись ни словом. Вдруг лейтенант попросил:
— Сигарету, если позволите…
Мисбах Саид вытащил из кармана пачку сигарет, прикурил одну сигарету для лейтенанта, другую для себя.
— Человек должен уметь наслаждаться всем, — сказал лейтенант, затягиваясь, — Даже курением сигарет.
— Да, человек должен уметь наслаждаться всем, — подтвердил Мисбах и, подражая голосу лейтенанта, добавил: — Даже совершением преступления.
Нижняя губа лейтенанта задрожала, он резко обернулся к Мисбаху:
— Что ты имеешь в виду?
— Ничего.
Лейтенант прибавил скорость. Вновь воцарилось молчание.
Изо всех сил стараясь не выказать волнения, Мисбах неожиданно спросил:
— Почему ты убил его?
— Я не понимаю тебя.
— Нет, ты понимаешь. Вчера жители поселка обо всем мне рассказали, поэтому нет смысла прикидываться непонимающим.
Немного помолчав, лейтенант спросил:
— Жители? Может быть, они рассказали тебе также и о пресловутой вражде между ним и мной?
— Они рассказали мне не только это…
— Я не понимаю тебя.
Наступило напряженное молчание. Вдруг Мисбах Саид судорожным движением вцепился в руку лейтенанта и исступленно закричал:
— Ты понимаешь… понимаешь… понимаешь!..
Лейтенант нажал на тормоз и остановил машину. Он спокойно убрал со своего локтя руку Мисбаха, на его лице не отразилось и тени раздражения.
Песчаная буря усиливалась. Поначалу лейтенант пытался прибавить скорость, но потом решил переждать бурю и остановил машину у обочины. Он достал из кармана пачку сигарет и предложил Мисбаху, но тот с отвращением отказался. Лейтенант закурил сигарету и, выпустив небольшое облачко дыма, сказал спокойно:
— Ты еще не знаешь очень многих вещей…
— Но я знаю многие другие вещи. Достаточно того, что после сегодняшнего дня я буду знать, что страж закона может на виду у всех совершить преступление и спокойно разгуливать на воле.
— Ты считаешь это преступлением?
— Да. Ты мог его спасти.
— Страж закона не должен спасать кого-либо.
— Ты должен, это твоя прямая обязанность.
— Слушай меня внимательно. Человек, избравший жизнь в пустыне, не должен ни на кого полагаться, потому что он не подчиняется ничьей власти. Он пользуется такой полной свободой, что даже не знает, как ею распорядиться: то ли мчаться за газелями, то ли за миражем. Когда он почувствует себя обессиленным и умирающим от жажды, он должен сам себя спасать. Он обязан платить за свою свободу.
