Может быть, именно тогда, двенадцатилетним мальчуганом, Альбер и выбрал будущую профессию?..
Альбер прошел в крохотную кухоньку, сварил себе кофе… Квартирка в многоэтажной панельке с лифтом, где никто из жильцов не знает друг друга…
Система связи — по компьютеру; он мог через спутники войти в любое открытое информационное поле; вместо телефонного аппарата — спецсвязь, снабженная десятиуровневой системой защиты абонента: вычислить, откуда ведется разговор, если он длился менее пяти минут, невозможно. Схема минимального контактирования: на все интересующие его объекты Альбер выходил сам; ему информация поступала через местные отделы объявлений газет, радио и телеканалов…
Альбер умел ждать. Сумма ставки — сто миллиардов долларов — давала ему волнующе-азартное вдохновение… Словно он поставил на карту не только собственную жизнь, но и душу… Как все? Пожалуй, как все.
Неожиданно он поймал себя на том, что непроизвольно напевает какую-то мелодию… И понял — эту песню напевал плененный финансист во время работы с ним Доктора…
Она забавная… Забавная?.. Альбер вставил кассету в диктофон:
Сукно. Неровный желтый свет.
Стук фишек. Золото монет.
Рулетка.
Одна лишь ставка — как судьбы итог,
И ты богат, а значит, стал как бог
Балетный.
И в, руки масть крапленая идет, а значит,
Душу класть на отворот,
На карту.
Мерцает разум тучею хмельной —
Ты выбрал случай — жгучее вино
Азарта.
Ты сам — инфант. Ты — гений ворожбы.
Тебе фортуну сделать из судьбы
Так сладко.
И «завтра» — нет. Как плешей и седин.
Один здесь царь, пророк и господин —
Загадка.
И голос, что ведет свою игру,
И добр, как друг, и одинок, как круг,
И — ласков.
Комочек сердца — ах! — особый шик! —
Спешит по замкнутой кривой души
К развязке.
Легко бродить по краешку огня,
И эта ночь сегодня для меня
Пусть ляжет.
Сиренев воздух, и упруг, и свеж,
И звезды тысячей шальных надежд
Повяжут.
Гибки тела плетей и танцовщиц,
Клинки ресниц кровавят блицы лиц,
Пророча.
И пляшет шарик, как судьбы итог,
И город мечется, как черный дог
Под ночью.
«И город мечется, как черный дог под ночью…» Скорее «под ночью» мечется громадная страна… И только те, кто бредет по краешку огня, могут разглядеть хоть что-то в этой пронизывающей мир тьме.
— Не успело солнце сесть, а уже темно, — встретил Михеич возвращающегося из баньки мужчину. — Да и погоды стали такие — ни свет, ни тьма — не понять…
А ты по виду бодрее стал; сам я после баньки — вроде как заново народился… А вот что березового веничка нет — то не обессудь, не произрастают здесь березки те. А то и сосною, елкою в Сибири да за Уралом обмахиваются. А здесь — полынь-трава, дух от нее чистый, целебный, да силу злую гонит почище того ладана… Присаживайся, раб Божий Сергий… — Старик пододвинул к дощатому столу табуретку.
— Как вы меня назвали?
— Сергием. Сережей, значит. Нельзя ж человеку без имени. Похоже на твое или как?
Тот улыбнулся беспомощно, пожал плечами:
— Не помню.
— А Кришну помнишь?
— Кришну?
— Ну так… Кришну ты поминал… Говорил с ним… А себя — Сережей называл… Будто стучался ты к нему в дверь, стонал, приговаривал: «Сережа это, Сережа…»
— Кришна — это бог какой-то индуистский… Или герой?..
— Кришна, мил человек, одна из аватар Вишну…
— А-а-а… Грешно смеяться над больными. Я это слово и в твердой памяти не слыхал никогда.
— Аватара — значит нисхождение высшего бога к людям в какой-то форме, по-нашему, ипостаси, чтобы то или это дело свершить. Так вот, Кришна — это одно из воплощений Вишну. А само слово на санскрите обозначает «черный» или «темный»… А твой-то Кришна, которого в бреду ты звал, человек, я думаю, живой. Не припоминаешь?
Мужчина прикрыл глаза, но увидел не лицо, а несколько букв, начертанных крупным, круто заваленным вправо почерком: «КРШН», и в конце подписи — росчерк, похожий на клинок… И больше — ничего.
— Нет, — покачал он головой. — Не помню. Иван Михеич, а вы, случаем, не Бонгард-Левин на пенсионе?
— Кто?
— Бонгард-Левин, индолог.
— Жизнь прошла в трудах, а где труды, там и науки. Сорок лет с гаком — по казенным домам, а там — разные люди сиживали… ан видишь, вспомнил-таки Индию?
— Да я все хорошо помню…
