— А победа любой ценой?
— Пиррова? Кому нужны победы, которые тяжелее всяких поражений?.. Цена за победу должна быть ей адекватна. У нас же не появляется желания покупать шнурки за «лимон»?
— А «новые русские»? Помнишь анекдот? Встречаются двое. На одном — яркий галстук. Говорит гордо: «За девять штук „зелени“ взял». Другой, снисходительно:
«Ну ты, блин, лоханулся!.. На соседней улице такие — по двенадцать!»
— Во всякой избушке — свои погремушки… У «новых» одежда, стрижка, автомобиль, любовница — такой же атрибут статуса, как у военных — погоны. И если авторитетному человеку положено кататься на «саабе», он никак не может позволить себе «ниссан». И — наоборот.
— Слушай, а ведь тебе нравилось…
— Что?
— Быть военным.
— Если честно — да. Вернее, не это мне нравилось, а…
— …песня?
— Ее содержание. «Здесь, у самой кромки бортов, друга прикроет друг…» — напел я тихо.
— Интересно, а что стало сейчас с этой частью?.. И с людьми? Ведь она же, по сути, на Украине осталась.
— Наверное, то же, что и везде… А ребята, видно, разбрелись. Сашка Бойко тогда остался на сверхсрок, получил лейтенанта… Одно время мы переписывались, потом — заглохло…
Дверь открылась, появился улыбающийся проводник с дымящейся кастрюлей картошки, присыпанной зеленью, слегка поджаренными шкварками и источающей просто непередаваемый аромат, возвестил в стиле Московского Художественного театра:
— Кушать подано…
Мы разлили коньяк, пригласили проводника.
— За что пьем? — осведомился он. Лена быстро глянула на меня, улыбнулась, произнесла характерным голосом генерала Иволгина:
— Ну… За братство!
Герман курил пятую сигарету. От табачного дыма уже першило в горле, а он спокойно и деловито поджигал следующую от предыдущей.
Он дважды прошел весь состав. Человека или людей Гончего не было. Он знал, что не ошибается, — людей схожей с ним профессии он различал «на раз». Ну что ж… Разбираться лете. Герман любил разбираться один, без «соратников»: они, как правило, только мешали. А сейчас он может действовать сам, по обстановке.
Когда он действовал сам, ни разу не ошибался. Ни в чем. Каждая его победа была чьей-то смертью.
Девчонку надо будет устранить. Скорее всего — ночью. А мужика… Скрутить и выключить его он сумеет без проблем, даже если тот и имеет какую-то подготовку, — слишком велика разница в классе. Таких профессионалов, как он сам, в деле, именуемом смертью, Герман не знал.
Итак, убрать девчонку, выключить ее кавалера, что дальше? Просто, как яйцо: влить ему в глотку грамм семьсот горячительного, коньячку или водчонки, и сопроводить, как закадычного друга, на выход. Не доезжая до Москвы. В каком-нибудь Новохоперске. А там — по обстоятельствам.
Герман закурил очередную сигарету. Он ждал.
Наконец появился проводник. Герман шагнул к нему:
— Слушай, командир… Дело такое. У тебя местечка для мастера не найдется?
Тот скоро оглядел фигуру мужчины. Высокий, широкоплечий, поджарый, длинная кожаная куртка — вроде стандарт, да не очень, не «Турция» или «Пакистан», итальянская модель, очень дорогая выделанная кожа, под курткой — костюм, волосы острижены коротко, но не по-бандитски, взгляд… Взгляд ясный и холодный…
Такой, что аж мурашки по спине… Да и слово «командир» — не из его лексикона… Мужчина знает себе цену. Ну а раз знает — пусть платит. Видно, сегодня «маза» пошла.
— Отчего ж не найти, если для уважаемого человека… Тот словно угадал мысли проводника, добавил:
— Мне бы все купе, чтобы не беспокоили. Намотался.
— До Москвы?
— Не ближе.
Проводник поднял глаза, вздохнул:
— Контролеры нынче на линии лютуют… Да и бригадир ко мне любит захаживать… Даже не знаю…
Мужчина молча вытащил три новенькие сотенные. Улыбчивый Франклин смотрел с каждой бумажки добро и поощрительно.
— Ну, если… — Проводник малость даже опешил. Быстро взял деньги, спрятал, хотел было провести пассажира в седьмое купе, но тот уже пошел сам, остановился рядом с тем, где поселились «любовники-командировочные», отодвинул дверь в сторону:
— Здесь, я вижу, свободно.
— Да сейчас сезон такой — почти везде свободно. Два купе только и занято, — зарассуждал проводник, да вовремя осекся. Этот еще решит, что погорячился, дал много… Или — передумает: в купейном он возьмет все купе за сотню…
