Рейсовый из Приморска прибыл, как и положено по расписанию, в двенадцать тридцать с копейками. Дальше автобус следовал в Краснореченск, и по зимнему времени ни в Раздольной, ни в «Лазурном берегу» пассажиров, даже транзитных, не высаживал. А тут — двенадцать молодых парней соскочили, все — один в один — розовощекие и крепкие, как антоновка из сада хорошего хозяина.
— Ну, ерш твою медь… — удивленно протянул «наблюдала». — В чешуе, как жар горя, — тридцать три богатыря… Батя, глянь-ка!
Старшой двинулся, скрытно заглянул в оконце:
— Ого! Эх, хвост-чешуя, наших нету никого… А, Рыбак? Нам только такого творческого счастья по жизни и не хватало!
Парни рядились под спортсменов. Все — с большими одинаковыми сумками, в одинаковых «адидасовых» костюмах, высоких кожаных кроссовках, шапочках с пумпончиками…
— Красавцы, а? — прокомментировал Батя, сделав ударение на последний слог.
— На горе стоит избушка — занавески тюлевы, а в избушке две девчушки — милые, красивые.
— Чего-то ты. Батя, с прибаутками разошелся. Нескладно…
— Зато правда. По чью душу это ЦСКА прибыло, хотел бы я знать… Как говаривал один генерал, два птенца в одной берлоге не живут. Особливо, ежели медведик неласковый.
— Может, я слетаю? Пошуршу? — разом проснулся Саша Шмаков. От долгого сидения его деятельная натура просто «отекала в горизонталь», как пломбир в духовке.
— Был бы ты бакс, тогда б шуршал. А пока что — фантик карамельный. Сиди и не чирикай.
— Батя, я все же…
— Да не заводись ты, — устало отмахнулся Батя. — Не знаю, как в твоем детстве, а в моем пионерском очень ходова была фраза: «Четыре сбоку — ваших нет». Вот щас — как раз такой вариант и наклевывается. Мне вовсе не улыбается здесь героически погибнуть и вас всех положить. По такой непонятке только тузы играют, а мы — «вальты» драные.
— Да я…
— Ша, я сказал. В четырнадцать от Назара, мента местного, гонец будет. Он всю кашу варить начал, пусть и перцем посыпает. И сам — лопает.
Тем временем спортсмены зарегистрировались, прошли на территорию пансионата.
— Батя, а может, зря волну гоним? Может — и прямь спортсмены? — подал голос из угла Рыбак.
— Все мы спортсмены. В своем деле. Чем они тут заниматься собираются, в тмутаракани? Бобслеем с препятствиями?
— У всех свои трудности, — пожал плечами здоровый.
— Ну да, ну да… Только сдается мне — уж очень хлопцы неулыбчивые и собранные. А по приказу дрочка это тебе не любовь…
Назаренко объявился в два с минутами самолично. «Залегендировался» просто — привез с собою хозяина ларька и внаглую стал «затариваться» всем по мелочи: ну кого удивит мент, «стригущий» палаточника на своей территории? Только негра эфиопского, да и того — не слишком. У них, в Эфиопии, надо думать, свои менты — не промах.
Узнав новость, Назар помрачнел. Еще со вчерашнего вечера, как отзвонился, сердце его чуяло недоброе. И кажись, оно настает. В самом мудацком варианте.
Не, верно люди говорят: не буди лихо, пока оно тихо! Блин, а все баба! Надоело ей, вишь ты, в капитаншах хаживать, запилила совсем! Вот и решил выпендриться, нашел приключение на свою задницу! Хотя…
Послушав трохи старшого СОБРов, Назар остыл. Известное дело, у страха глаза — как у кролика при запоре: в каждом полтинник одной монетой, еще советской чеканки!
Собрался с мыслями, успокоился. Рука привычно ласкала вороненую сталь «АКМ», а в голове болталась неизвестно откуда и как всплывшая строчка: «Кого бояться мне? Со мной мой меч. За злато отвечает честной булат». Вот только — где это злато?
— Промути эту тему, Назар. Уж больно у разрядников сумки тяжелые. Да и сами они…
— Так чего, «ксивы» у них, что ли, прощупать?
— Да хоть яйца им щупай!
— Думаешь, служивые?
— Да у них на морде у каждого три буквы написано…
— М-да… Тогда — с налету нельзя. Помэркуваты трэба.
— Меркуй. На то и поставлен.
— М-да… Нэ було у бабы лиха, та купыла порося…
— И рыло — полтинником.
— Сделаю, — неожиданно расцвел Назаренко улыбкой. — Усе будет у порядке, шеф! Обокрасть их могут? Или — хулиган какой пьяный прицепится?
— Легко.
— Вот. А по факту кражи можно и потолковать со спортсменами…
— Смотри не влети.
