— А мне стыдно, — спокойно сказал Вохмянин, не отрывая взгляда от пылающих нефтехранилищ Сербии, которые доблестные натовские пилоты продолжали бомбить с какой-то идиотской методичностью.
— За что вам стыдно? — спросила Света растерянно: Вохмянин ответил не так, как она ожидала.
— О, милая девушка, — протянул телохранитель, вытягивая перед собой ноги и скрещивая их чуть ли не в двух метрах от кресла. — Если я начну перечислять все поводы, по которым мне бывает стыдно... Это займет много времени. Не думаю, что мое перечисление всем будет так же интересно, как и вам, — Вохмянин подмигнул Свете: дескать, милочка, мы-то с тобой прекрасно все понимаем, мы-то знаем, о чем идет речь, и нам нет надобности пудрить друг другу мозги.
Пафнутьев молча смотрел на эту сцену, не представляя, как ему поступить. Все это могло выглядеть невинной перебранкой людей, которые не очень любят друг друга, но вынуждены жить под одной крышей. Так бывает в квартирах, в конторах, да что там — в трамваях схватываются люди, которые видят друг друга минуту-вторую и успевают за это время проникнуться такой ненавистью, что готовы на все, убить готовы, а выйдя на остановке, шарят по карманам в поисках валидола, потому что без валидола могут тут же помереть.
А у этих было время, чтобы их чувства вызрели, определились не только на мимолетных впечатлениях, а с убеждениями и выводами.
Да, все это могло выглядеть невинной перебранкой знакомых, если бы не знал Пафнутьев, что половина этих людей — убийцы.
— Можете начинать! — звонко и зло сказала Света. — Скажите, наконец, хоть две-три причины, по которым вам становится стыдно!
— Пожалуйста, — Вохмянин лениво, даже с некоторой величавостью, навел пульт на телевизор, убрал звук, и теперь люди на ночных улицах Югославии умирали в полной тишине. — Мне, например, стало стыдно сегодня за вас, красавица.
— Да? — удивилась Света. — Что же во мне огорчительного?
— Меня огорчило нечто не в вас, а в сарайчике на краю участка, который вы посетили днем. Я заинтересовался вашими передвижениями и тоже зашел туда. Вам сказать, что я там увидел?
— Что же вы там увидели?
— Труп.
— Чей? — Света прижала руки к груди.
— Сами не знаете?
— Чей труп вы увидели в сторожке? — спросил у Вохмянина Пафнутьев, ужаснувшись тому, что смерть бомжа окажется не последней, как и предупреждал Худолей.
— Бомжа, — ответил Вохмянин. — Ваша работа? — спросил он у Светы.
Вместо ответа Юшкова резко повернулась и выбежала из комнаты. Хлопнула входная дверь, и Пафнутьев, подойдя к окну, в свете фонарей увидел, как девушка в комнатных шлепанцах, не разбирая дороги, несется к сараю. Вот она добежала до двери, распахнула ее, и через секунду окна сторожки осветились ярким светом.
— Похоже, Света знала, где расположен выключатель, — пробормотал Худолей, пристроившись у окна рядом с Пафнутьевым.
— Похоже, — согласился Пафнутьев. Оглянувшись, он увидел, что Вохмянин наблюдает за ним с поощрительной улыбкой. — Но если это ее работа, то зачем она туда побежала?
— После убийства человек некоторое время находится в шоке, — ответил Вохмянин. — Поступки совершает странные, непредсказуемые, часто губительные для самого себя.
— Я вижу, вы хорошо в этом разбираетесь?
— В чем?
— В том, как ведет себя человек после совершения убийства, какие поступки совершает, как сам себя губит... Откуда у вас столь странные знания?
— Я же бывший мент, — рассмеялся Вохмянин. — Мы с вами одной крови.
— Да? — Пафнутьев снова приник к окну. И увидел, как от сарая к дому, по лужам, взламывая легкий ледок, босыми ногами идет Света. — Если она убила старика или хотя бы приложила к этому руку, то зачем ей туда мчаться? — спросил Пафнутьев и сам себе ответил: — Сие есть тайна великая, непостижимая.
— Преступника всегда тянет на место преступления, — заметил Вохмянин, снова уставившись в экран телевизора — на этот раз там мелькали кадры разбомбленного туберкулезного диспансера.
— Прямо вот только убил и сразу назад тянет? — поинтересовался Пафнутьев.
— Я бывший мент, а вы нынешний... Вам виднее.
— Конечно, — кивнул Пафнутьев. — Вне всякого сомнения.
