— О боже! — простонал Пафнутьев. — Неужели это возможно?
Халандовский не ответил.
Все тем же развевающимся победным стягом он рванулся на кухню и через несколько секунд, как показалось потрясенному сознанию Пафнутьева — через две-три секунды, поставил на стол бутылку «Смирновской» водки. Но о том, какая это водка, Пафнутьев наметанным взглядом узнал только по форме бутылки, а сама бутылка, этикетка и нашлепка на задней ее части — все было покрыто мохнатым инеем. Убедившись, что гость все увидел, все оценил и осознал, Халандовский бесстрашно обхватил бутылку ладонью, одним движением руки с хрустом свинтил пробку и наполнил обе рюмки тяжелой, прозрачной жидкостью, от которой хрусталь тут же покрылся тонким, уже не мохнатым, нет, изысканно матовым инеем.
— Будем живы! — воскликнул Халандовский, поднимая свою рюмку.
— А это... Закусить бы!
— Всему свое время, Паша! Вперед!
И столько было в халандовском голосе твердости, уверенности в правильности каждого своего слова, шага, жеста, что Пафнутьев беспрекословно подчинился и выпил обжигающе холодный напиток. И понял: закусывать такую водку — грех и кощунство.
— А теперь скажи мне, Паша... Они нас победят? — Халандовский ткнул пальцем в сторону серого экрана телевизора.
— Никогда!
— С высоты двадцати километров бросать бомбы на головы беззащитных людей... Это они могут. Немцы тоже кое-что могли. Даже газеты выпускали. И что? Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал!
Халандовский снова унесся на кухню и опять, как показалось Пафнутьеву, вернулся через несколько секунд. В руках он держал плоское керамическое блюдо с громадным куском мяса, от которого исходил такой дух, такой сумасшедший запах, что, вдохнув его, оставалось только откинуться на спинку дивана и в изнеможении закрыть глаза.
Что Пафнутьев и сделал.
Причем совершенно искренне, даже сам того не заметив.
— Да, Паша, да! — воскликнул Халандовский, водружая блюдо посредине стола и присаживаясь на диванчик. В одной руке его как бы сам по себе оказался длинный острый нож, а во второй — вилка с двумя чуть изогнутыми зубьями. Когда Халандовский с необыкновенно воодушевленным выражением лица воткнул вилку в мясо, когда он погрузил в него нож, до Пафнутьева наконец дошло, что от блюда исходит не только запах, переворачивающий все его представления о жизни, но и жар, и жар! Да, мясо было вынуто из духовки только что — действительно несколько секунд назад.
— Неужели это возможно, — проговорил Пафнутьев слабым голосом. — Неужели так бывает в жизни...
— А теперь скажи, Паша... Нас победят?
— Нас?! — возмутился Пафнутьев вопросу. — Да никогда! Никто! Ни за что! Никакими атомными, водородными, вакуумными, графитовыми и прочими бомбами, хотя они наверняка уже на нас наведены... Никогда.
— Полностью с тобой согласен. — Халандовский бестрепетной рукой снова наполнил рюмки лучшей в мире черноголовской водкой и отрезал от куска два щедрых ломтя — сочных, горячих, издающих запах всех трав, всех кореньев мира.
— А мясо, между прочим, у тебя негуманное, — сказал Пафнутьев, опрокинув в себя рюмку и съев в мгновение ока свою долю.
— Это почему же? — Халандовский даже не обиделся, он лишь изумился такому неожиданному наглому заявлению.
— Пьешь, не пьешь — один результат.
— Это да! — охотно согласился Халандовский и опять взялся за нож и двузубую вилку. — Ты правильно заметил, — он отрезал два куска мяса, каждый размером со свою ладонь, безразмерную, между прочим, ладонь. — Могу поделиться кулинарными тайнами.
— Делись.
— Мясо нужно брать на базаре. Не скупясь. Оно должно быть парное и весом не менее трех килограммов.
— Отпадает, — сказал Пафнутьев, по-звериному урча над тарелкой. — Три килограмма на базаре — это моя недельная зарплата.
— Ну и что? — удивился Халандовский. — Тебе не надо каждый день бегать на базар. Достаточно, если пригласишь меня раз в три месяца.
— Это можно.
— Продолжаю... Ты берешь мясо, натираешь его всеми приправами, какие только есть в доме. Потом посыпаешь его всем, что подвернется под руку. Берешь тонкий, длинный, острый нож. Этим ножом, тонким и длинным, пронзаешь мясо в разных направлениях до середины куска и запихиваешь в надрезы сушеный кориандр, мускатный орех, черный перец.
