— А ты?
— Готов взять в руки автомат.
— И куда с ним?
— Знаешь, Паша, не тебе говорить... Пули обладают странной способностью находить нужного человека. Я могу пить водку, жарить мясо, кричать громким голосом, созывать гостей к столу... Могу. Но... Когда в тылу все в порядке. А сейчас у меня нет тыла. Пустота. Опасная такая, холодящая пустота, наполненная воплями из этого вот ящика. — Халандовский, не глядя, ткнул большим пальцем за спину.
— Ты, наверное, красно-коричневый? — спросил Пафнутьев.
— Шутишь, да, Паша?
— Если тема не допускает шуток, значит, это несерьезная тема.
— Да-а-а? — уважительно протянул Халандовский и склонил голову набок, пытаясь понять услышанное. — Ты, наверное, выпить хочешь? Я правильно тебя понял? — в голосе Халандовского появилась надежда.
— И это тоже. Подожди! — Пафнутьев остановил метнувшегося к холодильнику Халандовского. — Я все-таки отвечу... Знаешь, пустота за спиной... Она еще наполнится людьми, светом, голосами, музыкой... Наполнится. А я... я буду делать свое дело. И ничто меня не остановит.
— И никто не купит?
— Пусть только попробуют! — с дурашливой угрозой проговорил Пафнутьев.
— И никто не купит? — с тем же выражением, но тише повторил Халандовский. — Ни за какие деньги?
Пафнутьев пошарил взглядом по столу, убедился, что бутылка пуста, его рюмка тоже пуста, и лишь после этого посмотрел в глаза Халандовскому.
— Не знаю, Аркаша, не знаю. Нетрудно ответить, что да, дескать, никогда, никто, ни за какие деньги! Но я знаю, что такие слова... Никогда, навсегда, по гроб жизни... Немногого стоят. Серьезные люди их не произносят. Девочка и мальчик могут клясться друг другу в сиреневых кустах... Но мы-то с тобой знаем, чем кончаются такие клятвы.
— Чем, Паша?
— Младенцами в мусорных ящиках. Каждый день в мусорных ящиках находят живых, полуживых, задушенных, забитых младенцев.
— И больше ни к чему юношеские клятвы не приводят? — изумленно спросил Халандовский.
— Может быть, случается что-то и менее печальное, но это уже не по моей части. Это по другому ведомству.
— Паша, у тебя в жизни два выхода.
— Ну?
— Или напиться, или поменять работу.
— Я выбираю первое.
— Понял, — Халандовский опять рванулся было к холодильнику, но на этот раз его остановил телефонный звонок. — Да! — раздраженно закричал он в трубку. — Вас слушают! О! — воскликнул он через секунду голосом, полным раскаяния. — Виноват! Нет мне прощения. Исправляюсь немедленно! Вика! — Халандовский протянул трубку Пафнутьеву.
— Надо же, — удивился тот и еще некоторое время медлил, пытаясь понять, что заставило жену звонить в столь неурочный час. — Пафнутьев на проводе, — наконец сказал он, сразу осев, ссутулившись и как бы смирившись с неизбежным.
— Паша, ты как? В порядке?
— Как всегда!
— Понятно, — сказала Вика, но как-то не так сказала, не тем тоном, который Пафнутьев мог принять спокойно и равнодушно. Прозвучала в голосе Вики нотка безутешности и горького, смиренного понимания.
— Что тебе понятно, дорогая?
— Звонил Шаланда.
— И что?
— Тебя ищет.
— Зачем?
— Он будет у себя еще минут пятнадцать. И просил... Если сможешь, позвони ему, — и опять в слове «сможешь» прозвучала та самая нотка безутешности.
— Смогу.
— Он звонит уже не первый раз... Я скажу, чтобы он ждал твоего звонка, да?
— Он у меня дождется! — дурашливо прошипел в трубку Пафнутьев.
— Паша... Ты не слишком задержишься?
— Теперь-то уже наверняка слишком. Шаланда зря звонить не станет...
— Мой ужин, конечно, несравним с халандовским, но и он тебя ждет.
— Дождется, — повторил Пафнутьев.
— Спокойной ночи, Паша.
— Вот за это спасибо, — Пафнутьев с силой потер лицо ладонями, беспомощно посмотрел на Халандовского.
— Еще рюмку? — спросил тот.
— Я, конечно, дико извиняюсь...
— Понял. Тебе нужен кусок мяса в дорогу.
— Зачем?
— Кто знает, когда ты в своей жизни, полной риска и смертельной опасности, снова соберешься перекусить, — и Халандовский, подхватив на кошмарную свою вилку оставшееся мясо, понес его на кухню.
А Пафнутьев тем временем набрал номер Шаланды.
— Куда ехать? — спросил Пафнутьев вместо приветствия, едва Шаланда успел поднять трубку, едва успел произнести свое сипловатое: «Слушаю!».
