— Вопросы есть? — спросил Вохмянин, когда они остались вдвоем.
— Одни ответы!
— Тогда идем к секретарше. Света ее зовут, Светлана Юшкова.
— Что пьет Светлана Юшкова?
— Красное сухое. Предпочитает грузинское.
— Она мне начинает нравиться, — сказал Пафнутьев.
— Она всем нравится. И вы, Павел Николаевич, тоже ей понравитесь.
— Вы в этом уверены?
— Не сомневайтесь.
— Чем же я ей понравлюсь?
— Самим фактом своего существования.
— Неужели бывают такие люди?
— Не знаю, как в других местах, но в этом доме такое существо завелось. И до сих пор прекрасно себя чувствовало.
— Смерть Объячева потрясла хотя бы ее?
— Потрясение настигло ее несколько раньше, еще при жизни хозяина.
— Почему?
— Костя сказал ей открытым текстом, что мир и согласие в доме для него важнее, нежели любовь красотки, какой бы обалденной она ни была. Светка должна была уйти отсюда — это был вопрос времени, одной или двух недель.
— Вы сказали, что она нравится всем... Маргарите в том числе?
— Нет. Маргарите она не нравится. Маргарите нравлюсь я.
— Чем?
— Вы же сказали, что у вас полная голова ответов! — рассмеялся Вохмянин.
— Виноват, — Пафнутьев прижал руку к груди. — Скажите, Вася... А какой ваш любимый напиток?
— Водка. Но хорошая.
Пафнутьев с чувством пожал руку Вохмянину, и тот прекрасно его понял — хоть одна родная душа нашлась на весь дом.
— И еще, Вася... Вы кого-нибудь подозреваете?
— Всех.
— Никого не исключая?
— Ни единого. Не знаю, насколько это убедительно, но... Я был нанят телохранителем. И со своей задачей не справился. Мой хозяин убит. Это плевок мне в лицо. Я должен найти убийцу. И я его найду. Вместе с вами или без вас.
Пафнутьев всмотрелся в крупное лицо Вохмянина, на котором почти игрушечными казались маленькие сочные губки, всмотрелся в утонувшие под тяжелым лбом тоже небольшие глазки, редкие светлые бровки. Пафнутьев хотел бы верить Вохмянину, тот нашел слова и произнес их хорошо, сильно произнес...
Но Пафнутьев тоже никого не исключал, тоже подозревал всех — вести себя иначе он просто не имел права. А что касается самого телохранителя, то у него была очень веская причина не любить своего хозяина, у него были основания даже для ненависти. Те немногие полупрозрачные намеки, которыми поделился Вохмянин об отношениях его жены с Объячевым, убеждали — сбрасывать его со счетов, освобождать от подозрений нельзя.
И еще...
Слушая Вохмянина, Пафнутьев все тверже убеждался, что перед ним человек — сильный, страстный, человек, не прощающий обид и не желающий ни от кого прощений. Он поступит так, как считает нужным, и ничто его не остановит — ни страх наказания, ни чье-либо мнение, ни риск быть разоблаченным. Вохмянин через многое прошел и, похоже, через многое готов пройти. У него есть своя система ценностей, она наверняка не во всем совпадает с правовой, но он от нее не отступит.
— Вы единственный телохранитель у Объячева?
— Нет. Нас пятеро. Но в этом доме я один. Другие — для конторы, для машины, для встреч и поездок... Конечно, я чувствовал напряг в доме, который был постоянно. Иногда он ослабевал, иногда сгущался так, что все часами сидели, запершись по своим комнатам. Но чтобы до такой степени... Этого я не предполагал. Или возникли какие-то обстоятельства, мне неизвестные, или у кого-то кончились силы.
— Или нашлись силы?
— Это одно и то же, — Вохмянин махнул тяжелой красноватой ладонью. — Когда кончаются силы вести себя подобающим образом... Человек становится способным на многое. На убийство в том числе.
«Ни фига себе, — изумленно подумал Пафнутьев. — Этот человек далеко не дурак, похоже, он всех обитателей дома видит насквозь. Если, конечно, сейчас говорил не о самом себе. Уж больно тонкие выводы делает о человеческой натуре, для телохранителя слишком уж тонкие. О себе, ох о себе говорил Вохмянин столь прочувствованные слова».
* * *
Войти к Юшковой Пафнутьев не успел — едва Вохмянин подвел его к двери, едва вознамерился постучать, Пафнутьева окликнул Андрей:
— Павел Николаевич! Есть разговор.
Пафнутьев посмотрел на Андрея, торопливо поднимающегося по винтовой лестнице.
— Я позже сам зайду к ней, — сказал он Вохмянину. — Где я вас найду?
