Банда 3 - страница 81

Пафнутьев повесил куртку, бросил на полку берет, сковырнул с ног туфли, даже не расшнуровывая, и в носках прошел в комнату. На ходу повесил пиджак на спинку стула, приспустил галстук, взглянул на Вику протяженно и понимающе.

— Слышал, о чем я спросила?

— Я обдумал твой вопрос, — медленно проговорил Пафнутьев. — И знаешь... И так прикинул, и этак... И получается, что да. Отвечаю тебе утвердительно, — он подошел к дивану, сел рядом с Викой, взлохматил ее короткие волосы.

— Скажи... А ты и в самом деле смог бы Неклясова живьем в крематорий отправить? Если бы он не вернул меня домой... А?

— Конечно, — ответил Пафнутьев, но как-то буднично, словно речь шла о яичнице. Не услышала Вика в его голосе гнева, огня, страсти, заверений.

— Из-за меня? — допытывалась Вика.

— Весна, да? — спросил Пафнутьев. — Одна девушка только что как глянула на меня из-под зонтика... Не поверишь — содрогнулся. И только тогда дошло — весна.

— Неужели содрогнулся?

— До пяток.

— И пятки содрогнулись?

— По ним прямо изморозь пошла.

— Наверно, хорошая девушка?

— Взглянула хорошо. Саму я, честно говоря, и не рассмотрел... Но ветра гудит голубой напор, и кто-то глядит на тебя в упор...

— Пафнутьев! — вскричала Вика. — Ты читаешь стихи?!

— И очень часто, — скромно проговорил следователь. — Как тебя увижу, так и начинаю... И не могу остановиться.

— Пафнутьев!

— Ну?

— Я тебя люблю.

— И правильно делаешь. Ты полюбила настоящего человека, порядочного... Он не даст тебя в обиду. Опять же взаимностью отвечает... И это.., пить бросил.

— Почти.

— А ты не кори его, ты восхищайся... Почти — это тоже немало, это очень много, дочь моя, — наставительно произнес Пафнутьев.

— Пафнутьев! Ну что ты за человек?! Ну нечему ты не можешь поговорить со мной трепетно, страстно, с горящими глазами, чтобы слезы из тебя катились.

— Я очень часто плачу, — тихо проговорил Пафнутьев. — Особенно по ночам... Когда ты спишь.

— Боже! Отчего?

— От любви, — прошептал Пафнутьев, смущаясь и казнясь.

— Да ну тебя... — Вика резко встала, но как-то радостно, словно сняла с себя сомнения. Она понимала — не сможет, не станет Пафнутьев говорить ей о любви со слезами на глазах. И знала — не отступи тогда Неклясов, сжег бы его Пафнутьев в крематории, не задумываясь о последствиях сжег бы. И всю его банду запихнул бы, затолкал бы в печи живьем. И это ей было приятно. — Крутые вы ребята, — произнесла она на ходу. И Пафнутьев понял, кого она имела в виду, — Андрей тоже не дрогнул, когда жизнь прижала, когда и от него что-то зависело.

— Между прочим, ты знаешь, какая сейчас температура воды на Кипрском побережье Средиземного моря?

— Понятия не имею.

— Двадцать три градуса.

— Надо же, — вежливо удивился Пафнутьев.

— И меня это вполне устраивает, — с вызовом сказала Вика. — А тебя?

— Лишь бы тебе было хорошо, — ответил Пафнутьев. И добавил:

— Дорогая.

— Паша, смотаемся, а? На недельку? Говорят, это сейчас даже дешевле, чем в Крым...

— Сегодня уже поздновато, не успеем, — Пафнутьев посмотрел на часы.

— Да ну тебя! Иди умывайся, буду кормить Телефонный звонок раздался поздним вечером, когда Пафнутьев, сидя на диване, внимательно, через лупу рассматривал карту Кипра. Ему нравились названия городов — Лимасол, Ларнака, Пафос...

— Надо же, — пробормотал он. — Город Пафос. Там должны быть неплохие ресторанчики на берегу моря...

— Паша, разве ты никогда там не бывал?

— Только Пафоса мне и не хватало!

— Совершенно с тобой согласна, — ответила Вика. — Пафоса тебе всегда не хватало.

И в этот момент раздался звонок. Звонил Шаланда.

— Господи, Шаланда! Ну почему тебе не спится среди ночи? — простонал Пафнутьев, охваченный дурными предчувствиями.

— Главное, Паша, чтоб тебе и елось, и спалось! — произнес Шаланда с легкой обидой. — Главное, чтоб тебе снились сны счастливые и безмятежные. А мы уж побегаем, мы уж попрыгаем, чтоб ничто не потревожило тебя в эту ночь!

— Ну, что там у тебя?

— Ты знаешь, что господин Фердолевский не только банкир, но и бандюга?

— Догадывался.

— А что у него целые склады со жвачкой и прочими материальными ценностями?

— Ишь ты! — восхитился Пафнутьев.