Банда 3 - страница 74

— А меня не позвал, — огорченно сказал Пафнутьев. — Вот так всегда... Одним все, другим ничего... Ты тоже там был?

— Нет, Паша... Меня тоже не позвали... Да нам с тобой там и делать-то особенно нечего было... Без нас управились, все у них получилось.

Выпили бутылку «Абсолюта», потом Ерхова облили бензином и подожгли.

— Кричал?

— Нет, они ему рот лентой залепили. Пафнутьев задавал бестолковые вопросы вовсе не потому, что ему хотелось пошутить над услышанным, вовсе нет. Случившееся настолько выбило его из привычного состояния, что ему просто требовалось время, чтобы понять то, о чем рассказывал Дубовик.

— А чем объяснить состав гостей? Анцыферов, Бильдин, Осоргин?

— Вовчик собрал тех, кто мог участвовать в суде, кто мог дать показания, вынести приговор...

— И Анцыфка?

— Что-то он знает о Вовчике, и тот решил, что и ему не помешает присутствовать.

— Откуда стало известно?

— Анцыферов позвонил... И обо всем рассказал. Твой телефон не отвечал...

— Да, я отключил его, — ответил Пафнутьев смущенно. — Устал чертовски.

— Бывает, — кивнул Дубовик с таким выражением, будто знал, о чем идет речь, — И жена Бильдина позвонила... Кстати, его в психушку увезли.

— Что с ним?

— Паша, ну как что... Сначала мужику уши отрезали, едва выжил, в лес вывезли, на глазах человека сожгли... Да еще пожелали, чтобы и с ним такое не случилось... Скажи, после всего этого он даст показания в суде?

— Я бы не дал, — сказал Пафнутьев. — А что Анцыферов?

— Пьяный валяется. А едва протрезвеет, снова за бутылку... Хороший коньяк пьет... Если б водку пил, уже б помер. Леночку, говорит, жалко... Плачет и опять пьет.

— Какая Леночка?

— Юная парикмахерша, — Дубовик покраснел от смущения.

— Осоргин?

— Пишет официальное заявление в прокуратуру. Пишет и рвет, пишет и рвет...

— А рвет-то зачем?

— Не он рвет, его рвет.

— А, — протянул Пафнутьев. — Понятно.

— Написал бумагу, отказался вести судебное заседание, от дела отрекся. Грозится уйти на пенсию.

— Ему и нельзя теперь, — усмехнулся Пафнутьев. — Он уже не судья, он участник преступления, свидетель, а может, и потерпевший-Место сожжения нашли?

— Выехала опергруппа.

— Так... Твои соображения?

— Ерхов заговорил... И вот результат. Он знал, на что шел. У них не принято болтать лишнее.

— На нас понадеялся. На меня... Я оплошал.

— Ты, Паша, не оплошал, ты в порядке. Можешь, конечно, себя упрекать с точки зрения высшей нравственности, высшей ответственности... Но по делу, конкретно... Ты чист. Анцыферов продал. Вот он виноват, с какой стороны ни посмотри.

— Поэтому Неклясов и потащил его в лес. Это была акция устрашения.

— И устранения, — добавил Дубовик.

— Он не только заткнул пасть Бильдину, Леонарду, выключил Осоргина... Он и своим урок преподал. Вот, дескать, что бывает, когда кто много болтает. Теперь Неклясов... Что с ним?

— Взрыв произошел около девяти вечера. В городе, недалеко от дома, где он живет. Машина вдребезги. Особенно задняя часть. Багажник, бензобак, заднее сиденье... Неклясов сидел сзади... Возвращался из лесу. У него не было шансов. Кара Господня настигла его почти немедленно...

— Думаешь, Господня?

— После автоматной стрельбы у Анцыфки он не оставлял свой «мерседес» ни на минуту без надзора. Водитель ночевал в машине. И не имел права выйти из-за руля, если в машине никого не оставалось. Есть надежные сведения о том, что это требование выполнялось неукоснительно.

Пафнутьев поднялся, подошел к окну, некоторое время бездумно смотрел на мокрый карниз, провел пальцами по стеклу, будто снимая с него что-то невидимое, вернулся к Дубовику.

— Худолей был на месте взрыва?

— Да. По худолеевскому заключению, взрыв полностью соответствует тому, что прогремел в банке Фердолевского. Одинаковая взрывчатка, сила взрыва, даже детальки какие-то нашел, металлические...

— Так, — крякнул Пафнутьев. — Это, пожалуй, самое интересное сообщение, самое важное из всего, что ты рассказал.

— Значит, все-таки третья банда? — спросил Дубовик. — Уж если досталось и Фердолевскому, и Неклясову...

— Андрей подъехал?

— В приемной.

— Что же не заглянет?

— Я его опередил. Видно, не хочет мешать.