— А что там?
— Круто, Паша. Очень круто. Подходи.
— Буду, — сказал Пафнутьев и положил трубку.
Андрея с машиной под рукой не оказалось, и он отправился пешком, тем более что идти было недалеко — не то два, не то три квартала. Валил мокрый снег, ветер дул прямо в лицо, но не холодный, почти плюсовой ветер. Пафнутьев был даже рад выйти из прокуратуры на свежий воздух и шел, откровенно наслаждаясь и погодой, и этим вот липким снегом, и тем, что случившееся больше касалось Шаланды, чем его, Пафнутьева. Пусть Шаланда вертится там, пусть пластается, а если хочет услышать утешительные, подбадривающие слова, он их услышит. За словами дело не станет, — усмехнулся Пафнутьев. Мы так насобачились произносить слова по разным поводам и без всякого повода, что каждого второго можно смело отправлять дипломатом в любую страну — справится. Увертки, недоговорки, невинное умалчивание и готовность с пеной у рта отстаивать полуправду, увиливание и от ответа, и от вопроса. Да, это тоже мастерство — увильнуть от вопроса, не услышать того, на что не можешь ответить.
* * *
Пафнутьев издали увидел место происшествия — возле ресторана стояла плотная темная толпа, уже припорошенная снегом, вертелась в снегопаде синяя милицейская мигалка, издали был виден красный крест на машине «скорой помощи». Подойдя ближе, Пафнутьев увидел, что громадные витринные стекла ресторана выбиты, они осыпались и горками битого стекла лежали вдоль стены. Раньше это был универмаг, занимавший первый этаж, но повеяли новые ветры и ресторан показался более прибыльным. Новый владелец вложил деньги в благоустройство, и теперь у входа стояли искусственные елочки с маленькими, круглосуточно горящими лампочками, полыхало неоновое зарево, над входом соорудили козырек с колоннами, к стеклянным дверям прикрепили бронзовые ручки. Все призвано было подготовить посетителя к большим тратам.
Окинув взглядом пустые провалы в здании, Пафнутьев прямо через выбитое окно шагнул в ресторан. Длинные золотистые шторы бились на ветру, под ногами хрустело стекло, в глубине зала суматошно мелькали человеческие фигуры. У стены санитары неспешно и деловито укладывали кого-то на носилки, вдоль окон уже намело снега, и он тут же таял. Человек вскрикивал, матерился, в руках его была судорожно сжата скатерть — видимо, падая, он схватился за нее и сдернул вместе с посудой. Скатерть была залита кровью, у стола валялись разбитые бутылки, фужеры, и Пафнутьев с болезненной четкостью слышал, как ломко кололись осколки хрусталя под ногами у санитаров.
Подойдя поближе, он остановился. Что-то его насторожило, что-то в происходящем было не правильным, неестественным.
Санитары.
Окровавленный человек, судорожно вцепившийся в скатерть.
Нестерпимый хруст стекла под ногами...
Полыхающие на ветру шторы.
Шум улицы, доносившийся сквозь выбитые окна...
И вдруг Пафнутьев понял — человек, которого укладывали на носилки! Вот где была несуразность. Он смотрел на Пафнутьева ясным, настороженным взглядом и извивался на полу гораздо сильнее, чем это могло быть при сильной боли. Не столько от боли он корчился, сколько по другой причине.
Пафнутьев зашел с другой стороны, боком присел к столу, закинув ногу за ногу, и только в таком положении увидел, в чем дело, понял, чем объясняется странное поведение раненого — тот ногой пытался затолкнуть под ковер плоский черный кошелек. Пафнутьеву ничего не оставалось, как поднять кошелек. Вернувшись, он опять сел боком к столу, чтобы видеть и возню с раненым, и ресторан, и толпу людей за выбитыми стеклами.
Решительно подошел тяжеловатый Шаланда, резко отодвинул стул, плотно сел, поставив локти на скатерть. На Пафнутьева он смотрел требовательно и недовольно, будто тот был виноват в происшедшем.
— Что скажешь?
— Надо бы у хозяина кофе попросить, — ответил Пафнутьев.
— Знаешь, сколько здесь стоит чашка кофе?
— Мы на службе... Платить не надо.
— Да? — удивился Шаланда не столько словам Пафнутьева, сколько тому, что ему самому не пришла в голову такая простая мысль. — Думаешь, даст?
— С радостью, — усмехнулся Пафнутьев. — И будет счастлив. А если обед закажем с шампанским и трепангами, то он вообще решит, что это лучший день в его жизни. Все изменилось, Шаланда, все изменилось. Эти новые просто с восторгом готовы оказывать услуги, угождать, дарить, поить, кормить... Ты когда последний раз был на Канарских островах?
